Одета, как дешевка, с такой в свет не выйдешь.

Филипп нажал на кнопку селектора. Вита осторожно подошла к ванной комнате. Ее щеки вспыхнули, когда он попросил Алину раздобыть для своей новой шлюхи «что-нибудь приличное».

– Платье выкинь в урну, мои женщины не ходят в барахле с рынка, – бросил он Вите, до того как дверь закрылась.

– Сделаю все возможное, Филипп Игоревич. «Гермес»? – щебетала по громкоговорителю референт.

– Да, и не забудь про украшения, что-нибудь изящное, но неброское, как тогда Томе. Ей понравилось.

– Хорошо, Филипп Игоревич, занимаюсь.

Вита разглядывала стены огромной ванной комнаты, со стыдом думая, как недавно извивалась от наслаждения в руках архитектора Дьявола. Взгляд скользил по черному мрамору с белыми прожилкам. Следя за переплетением белых нитей в камне, Вита постепенно приходила в себя. Комната по роскоши не уступала термам императоров древнего Рима. В центре располагалось вмурованное в пол джакузи, размером с небольшой бассейн. Вдоль правой стены – тумба с тремя раковинами-чашами из слюдяного стекла, в левом углу – душевая кабина, в правом – унитаз и биде.

Расстегнув молнию на спине, Вита зябко поежилась. Хотя в ванной было тепло, холод сковал тело. Казалось бы, за минувшие сутки она вытерпела столько унижений, что такая мелочь, как критика платья не должна задеть. Но задела, а от воспоминания о спице, оставшейся лежать на столе, свело живот. У нее не было и тени сомнения, что слова Филиппа не просто угроза. Чего она и впрямь не понимала: почему он решил с ней позабавиться, а не убил сразу. Столько всего ему сошло с рук, что убийство блогерши растворится среди прочих преступлений и его никто не заметит. Подписчики найдут другие интересы, даже Глеб и Тоня перестанут искать ее со временем. Родителям на нее наплевать, для них она давно мертва.

Вита улыбнулась отражению в огромном зеркале над раковинами, в поисках поддержки. Улыбка выглядела жалко. Лицо бледное, под глазами синяки и мешки после ночи без сна, тушь растеклась от слез. Дешевка и трусиха. Стоило настоящим бедам постучаться в дверь, как все клятвы и обещания быть сильной и помогать другим пошли прахом.

Хватило небольшого нажима, и она сломалась. Рыдания скрутили пополам, Вита тяжело осела на пол. Какой дурой она была все это время, лезла в пекло, не думая о последствиях, и ради чего? Благополучного боялись даже криминальные авторитеты, а она такая смелая пыталась победить с помощью слов. Ночи за ноутбуком. Дни, когда она пряталась по закоулкам, пытаясь записать на камеру доказательства. И все для того, чтобы вчера раздвинуть перед ним ноги, сегодня задрать платье и ласкать себя у него на глазах, а потом извиваться как сучка в течке, когда он запустил руку ей между ног.

Острое, как осколок бутылки, чувство вины вспарывало вены, выпуская наружу горечь. Ненависть и презрение к себе вгрызались в сердце тупыми железными зубами и перемалывали то, что еще оставалось в ней от прежней Виталины Чеховой, доморощенного детектива в поисках справедливости. Данила Багров ошибался. В правде нет силы. Сильным всегда остается только зло.

Вся ее жизнь теперь казалась такой же убогой, как навязанное Тоней платье. Ненужная тряпка. Вита со злостью стала стягивать его с себя. Левый рукав застрял, и она дернула ткань, затрещали нитки. Наконец, высвободившись, Вита отбросила платье на пол. Поднялась на ноги, посмотрела в зеркало. Но в этот раз со злобой. Семь лет она подавляла чувство вины, ненависть к себе и страх. Боролась с кошмарами, а теперь попала в один из них. Но когда-то давно также стояла нагой перед зеркалом в спальне, пока на бедрах засыхала кровь, живот разрывало от боли, а разбитые в кровь губы саднили, она пообещала себе, что бы ни случилось, как бы жестока ни была жизнь, она останется верной себе. Себя она не предаст, ведь все остальные ее бросят. Восемнадцатилетняя девушка и двадцатипятилетняя женщина. Она придумает что-нибудь, обязательно найдет выход и выберется из лап Харона.