Собирались они в палестины всерьез, вещи распродали – недорого впрочем: чем ближе к отъезду, тем стремительнее падали цены. Они таки уехали, бросив квартиру, мебель, книги, большую часть одежды. Взять не было никакой возможности! Вещи и накопленные деньги (кроме малой фиксированной суммы) – брать тогда евреям с собой не разрешалось. Это неправильно – ведь они это заработали на работе, на наших же предприятиях, жд, в наших же учреждениях. Получается, обокрало их государство, стыдобушка!

Жить по приезду Войтики стали в городе Хайфа, там колония «русских евреев». Танюша выучила иврит, у нее легко шли иностранные языки, и устроилась на работу в аптеку, а пан поэт учил-учил в шестимесячной школе родной язык, да так ничего и не выучил, остался с русским языком – поэтому на работу опять его не взяли. Как и в России, стал сидеть дома и полнеть. Его родная стихия, как оказалось, это русская литература, язык Пушкина, Тургенева, Набокова, и от нее он так и не смог оторваться, несмотря на тысячи километров.

…Так и сидит в жару в уютной квартире, ест, готовит, – общаться не с кем, скучает по русским девам, пишет им письма с видами Земли обетованной; твердит им, что русские женщины самые умные и самые красивые в мире.

Когда уезжал Войт, то громко плакал, вытирая носовым платком лицо. Поел моего пирога с картошкой на прощание и спросил: Когда еще уральской картошечки поем? – совсем по-стариковски. Подарил моему сыну подарки и сказал «Учись хорошо в первом классе!». Мне альбомы свои по искусству и коробку одежды притащил. …Всё даром, всё, что хотел сначала распродать. В газету «Ярмарку» объявления давал, потом плюнул и с уральской щедростью всё раздал знакомым. Я овсяного цвета жилет, вязаный, носила долго.

…Жалко, что уехал хороший человек. Порою нам его не хватает, пусть и тунеядец он по советским понятиям был.

Старится там наш плейбой, в ихнем Израиле.

В доме с колоннами, что напротив, ремонт не делали давно, он утратил былой блеск и величие, там, небось, живет какая-то простая семья, – квартира Войта занята.

В окнах – шторки. А вдруг позвоню я в дверь на третьем этаже, и поэт откроет дверь мне? Вид напротив дома улучшился – на кладбище церковники возвели каменную ограду вместо унылого зеленого деревянного забора.

Погромов не было, но началась чеченская война, первая, потом вторая.

И наши евреи, бывшие сограждане, живут рядом с Ираном и «арабскими террористами», – из огня да в полымя, из мира на войну их забросило.

Мне кажется, что там ему скучнее без нас, чем нам без него. О поэте-плейбое мы редко здесь вспоминаем – в текучке активного творчества, выставок, конференций, работы и учёбы. Некогда притормозить, вспомнить о Войтике, как ласково называли мы его с подружкой Ленкой, – и она теперь в эмиграции в США, вышла там дважды замуж, сперва за летчика Матье, потом за еврея Дэвида. Здесь ее мужа, Леву Пластока, бизнесмена, убили очередью из автомата бандюки, отобрав впоследствии 3-комнатную квартиру. Отдельная песня. Его долго искали. Нашли по весне – машина оттаяла на дороге в Шадринск. Ленка была испугана этим происшествием и из Штатов на похороны не приехала; да и то, развелись они накануне отъезда. Недавно Ленка приезжала отчима своего хоронить. Побыла и быстро уехала. Дочь ее, Юля, тоже там живет, под Нью-Йорком, где-то. Внука Лене родила.

А мне тоже свезло выйти замуж за актера, парня-волжанина, из Нижнего Новгорода, мы прожили с ним менее 5 лет…

Этот рассказ о пане-поэте написан, чтобы совсем не позабыть хорошего в сущности человека.

Зима, холода. Из окна дует. 1996-й год. Фрамуга от намерзшего слоя льда частично не закрывается. Авария теплосети в подвале дала клубы горячего пара, которые намерзли ледяными торосами на подъездной двери и на окнах. Дверь гостям отпирать я выходила с молотком или кипящим чайником – чтобы лить на заклинивший замок, иначе никак. Сейчас у меня мерзнут пальцы, когда я печатаю на компьютере. Вспоминаются детские книжки с описанием военных зим в тылу, без дров. Подумываю всерьез о перчатках. Сходила – поискала перчатки, не нашла, нашла варежки, их за лето погрызла моль, и печатать можно, просовывая по два пальца на руке в дырочки.