Зову медсестру, говорю, что ребенок в реанимации, и я до него не дойду.

На кресле-каталке меня катят к сыну. Ему ОДИН ДЕНЬ, и я еду к нему в гости.

На посту удивленно смотрят: а что не сама-то?

«А как сама-то?» – думаю про себя.

В реанимации все начинается с таблички: «Интенсивная палата для новорожденных». Халат, бахилы, шапочка, руки моем и дезинфицируем – меня инструктируют при входе в реанимацию. Одни и те же повторяющиеся действия, которые я проделаю еще много раз.

А что тут делает мой ребенок? Позавчера я ему одежду нагладила на выписку, и у меня был другой сценарий.

Что он тут делает? В этом месте?

Нам нужно домой. У меня в голове другая картинка – как ВСЕ ДОЛЖНО БЫТЬ. А тут меня отправили в другую реальность. Как будто перепутали. То есть я понимаю, что это все неправда, а они – нет. Так, наверное, и сходят с ума, оставаясь в своей, более безопасной реальности, когда психика не справляется и проще придумать свою.

Я все еще торгуюсь и не принимаю действительность. Наверное, еще сказывается действие большого количества гормонов и лекарств. Организм направил ресурс в тело, а не в мозги. Мозг выключен. Он тупит. Все дальнейшее я помню, но тогда действовала на автомате.

Если бы я позволила себе ЧУВСТВОВАТЬ, то я бы не выжила.

Это оказалось слишком больно – так врезаться в этот новый для меня опыт. Но ведь он мне для чего-то был нужен, я должна была его пройти.

Ничего случайного не бывает!

Меня завозят в реанимацию. Стоят кувезы, накрытые пеленками. (Это такие стеклянные домики для новорожденных, в которых поддерживают тепло и подают кислород.) Здесь приглушенный свет и тишина. Люди есть, но тихо, и только, как в фильмах, пикает аппаратура. Мамы молчаливо и печально стоят возле своих деток. Обстановка – р-е-а-н-и-м-а-ц-и-я.

Меня припарковали возле «мальчика Трилобовой».

Кувезик, в котором несколько дней лежал сынок.

Не могу встать, сижу. Я в гостях у сына, но почему-то в реанимации. Так необычно.

Смотрю на него сбоку. «Можете открыть окошко в кувезе, погладить его и подержать за ручку», – говорит медсестра. «Правда?»

Держу своего новорожденного сына за ручку в детской реанимации.

Это счастье. Держусь, не плачу, потом снова плачу: стало легче, эмоциональное напряжение спало. Снова не плачу, понимая, что дети все чувствуют. Это двоякое чувство: я так рада нашей встрече и так не рада, что она проходит в реанимации, поэтому и эмоции такие противоречивые – то есть слезы, то нет их. Он в каких-то проводках, что-то ему капают, пикает аппаратура. Крупненький. В местном чепчике. И тишина… Это какое-то особое бытие, вне времени. Какое-то особое пространство – не просто больница и не просто врачи: здесь по-другому чувствуется жизнь и по-другому течет время.

«Держись, мой хороший, прорвемся!» – мысленно разговариваю с ним.

Вот так в первый день я, сидя на стульчике, и общалась с сыном.

Мне таааак хочется его потискать, подержать, обнять. Видимо, поэтому некоторые мамы прильнули к кувезикам, накрыв собой деток, чтобы хоть как-то быть к ним ближе.

Я рада, что роды позади, я рада, что мы успели. Да, реанимация – это не здорово, но тут тебе помогут.

Следующий шаг – поправиться и перейти в палату.

Заведующая подходит ко всем по очереди и тихо говорит о состоянии деток. Я не вслушиваюсь и не прислушиваюсь: для меня это лишняя информация, и я не хочу вникать, у кого что. Доходит очередь до меня – киваю, как немая, слушая ее. Не могу открыть рот, иначе затоплю аппаратуру в своих слезах и соплях. И тут все перемкнет. Держусь.

Я молча слушаю, что мне говорит заведующая:

– Температура была, сейчас спала. Наблюдаем, будет ли снова подниматься.