– Дай-ка сестрице внимательно тебя осмотреть.

Одежда на старшей сестре была совершенно чистой, но почему-то исключительно мятой. О прическе тоже говорить не приходилось – она, видимо, уже давно не расчесывала свои спутанные волосы. Но ее лицо оставалось прелестным, изящная фигурка тоже сохранилась.

Слова второй сестры вызвали у меня замешательство. Я подумала, что с моей стороны было бы правильнее обращаться к ним, используя такие слова, как «тетя» или «тетушка». Обе они уже были замужем, и называть их сестрами казалось более чем странным.

Пребывая в некотором недоумении, я стояла как вкопанная, позволяя старшей сестре рассмотреть меня как следует. В какой-то момент ее рука скользнула по черенку, и она присела на корточки, внимательно вглядываясь в мое лицо. Наконец она встала и произнесла:

– Ошибки быть не может. Это точно она. Пускай идет.

– И всё? – удивилась вторая сестра.

Старшая лишь угукнула и возвратилась к прополке.

Вторая сестра глупо взглянула на нее и, вроде как извиняясь передо мной, сказала:

– Ну вот и все, ступай. Только никуда больше не ходи, сразу возвращайся к медпункту.

Ее рука нежно опустилась на мою голову. Не дождавшись, пока она меня погладит, я, словно пойманный олененок, которого вдруг отпустили на свободу, выскользнула из-под ее руки и побежала обратно.

Дом старшей сестры был не единственным ветхим домом – вся деревня Шэньсяньдин выглядела обветшалой. Молодежь и люди постарше все как один подались на заработки. Мои сестры остались в деревне только потому, что у них на то имелись причины. Поскольку весь молодняк, особенно мужчины, разъехался кто куда, то заниматься строительными работами в деревне было особо некому. Хоть мужики и оставались основной рабочей силой, однако, возвращаясь домой, совсем не спешили приводить свои жилища в порядок. Теперь у них появилось новое видение жилого идеала – они мечтали построить на заработанные деньги добротные кирпичные здания, которые впоследствии унаследуют их дети и внуки. А на свои старые домишки они уже давно смотрели свысока. Просто на данный момент им пока что не хватало средств, чтобы осуществить мечту.

Царившая вокруг разруха представляла собой останки прошлого на площадке, которая вот-вот собиралась преобразиться и напоминала неубранную театральную сцену между двумя актами спектакля.

Хотя на тот момент я училась всего лишь в пятом классе, я ощутила ту разницу в скорости, с которой менялись город и Шэньсяньдин. Пускай наш Юйсянь в те годы развивался небыстро, все равно каждый год он преображался и выглядел уже иначе, чем прежде. А вот в Шэньсяньдине за десять с лишним лет произошло лишь одно изменение – он стал совсем заброшенным: выглядело так, словно жители решили от него отказаться.

На следующее утро, едва я вышла из медпункта, как увидела стоявшего у ворот мальчика, ростом он был чуть выше меня.

– Хочешь половим вьюнов?

Наконец-то хоть кто-то из деревенских сам пригласил меня в свою компанию! Разумеется, я ухватилась за такую возможность. Меня нисколько не смущало, что это был мальчик, и я тут же с радостью последовала за ним.

За сельскую работу в большинстве семей теперь отвечали женщины и старики, а некоторые поля отдавались в аренду. Земля перестала цениться так высоко, как прежде, поэтому некоторые жители принялись высаживать у себя перед окнами и на участках цветы.

Сразу после уборки рисовое поле было очень влажным, в некоторых местах даже оставалась вода. Там водились вьюны и угри, их было совсем немного, и к тому же мелких, толщиною с мой палец. Чтобы хоть что-то там выловить, приходилось целую вечность копаться в грязи. Всякий раз извлекая добычу, мальчик сперва показывал ее мне, как будто я являлась инспектором, после чего клал рыбешку в бамбуковую корзинку. Я же, боясь перепачкаться, сама никого не ловила.