Зал приемов показался ему слишком маленьким, он тут же приказал перестроить его, увеличив площадь втрое.

А его рабочий кабинет, напротив, вызвал у него безоговорочное восхищение. Особенно порадовала Гитлера инкрустация на столешнице его письменного стола, изображавшая наполовину вытащенный из ножен меч:

– Вот это хорошо… Когда дипломаты, занявшие места прямо против меня, увидят это, они научатся бояться, – сказал он зловеще.

С позолоченных панелей над каждой из четырех дверей кабинета на Гитлера смотрели четыре добродетели – Мудрость, Осмотрительность, Мужество и Справедливость.

На мой вопросительный взгляд, Альберт ответил, что и сам не очень ясно осознавал, откуда ему пришла в голову эта идея.

Две скульптурные работы некоего Арно Брекера в Круглом зале перед порталом, открывавшим проход к Большой галерее, изображали «дерзающего» и «обдумывающего».

Это весьма патетическое наставление Гитлеру от моего друга Альберта: – всякое дерзание предполагает ум – как и аллегорический совет не забывать помимо мужества и другие добродетели.

На мой вкус, это лишь свидетельствовало о наивной переоценке Альбертом дидактической действенности на Гитлера произведений искусства, но в них, возможно, уже сквозила известная обеспокоенность тем, что уже завоеванное может оказаться под угрозой.

Огромный стол с массивной мраморной столешницей стоял у окна как-то без особого смысла.

Но что-то мне подсказывало, что очень скоро вокруг него будут проводится совещания о положении на фронтах… И по разостланным картам генштаба Гитлер будет следить за продвижением вермахта.

Это был наземный командный пункт Гитлера. Другой находился тут же, но в 150 метрах ниже… под мощным многослойным бетонным покрытием.

Зал для заседаний кабинета министров, по соображениям акустики весь был облицован деревянными панелями, также Гитлеру вполне понравился… Гитлер несколько минут молча стоял у «своего» кресла, и взирал на папку из синей кожи, на которой золотыми буквами было вытеснено его имя… как и на прочих имена министров, что лежали на столе… на местах, где те должны будут сидеть во время совещаний.

Во время экскурсии, Альберт рассказал нам, что для выполнения заказа в сжатые сроки на стройке работали 4,5 тысячи рабочих в две смены.

К этому надо добавить ещё несколько тысяч по всей стране, занятых изготовлением отдельных деталей.

При этом Гитлер оживился и обратился к Альберту:

– Их всех … этих камнерезов, столяров, каменщиков, сантехников и прочих, я приказываю пригласить сюда, чтобы они увидели законченное здание и свою работу… Они будут тут бродить, дивясь и восхищаясь, по сверкающим залам…

– Да, мой фюрер, – согласился Альберт.

А Гитлер продолжил, войдя в некий раж:

– Я обращусь к ним как представитель всего немецкого народа! Ведь если я кого-то принимаю в Имперской канцелярии, то его принимает не частное лицо Адольф Гитлер, а фюрер германской нации – тем самым его принимаю не я, а в моем лице – вся Германия. И поэтому я хочу, чтобы эти помещения были бы достойны своей миссии. Каждый из вас, скажу я им, в отдельности внёс свой вклад в сооружение, которое простоит века и расскажет потомкам о нашем времени. Это первое архитектурное олицетворение нового великого германского Рейха!, – воскликнул Гитлер.

Первым крикнул «хайль» его адъютант. Затем и мне с Альбертом пришлось проделать тоже и вскинуть к тому же руку в нацистском приветствии.

Гитлер был доволен произведённым на нас впечатлением.

На моего друга посыпались почести сразу же. Гитлер пригласил Альберта и меня за одно на обед, который он устраивал на своей квартире.