«Неожиданная встреча поджидала меня в поезде. Мальчик, совсем молоденький, но уже отдавший отечеству свой долг, принес известие о младшем товарище с погранзаставы, Юрке К. Накормил я молодца, хотя он и отказывался. Много съел. Хороший парень: голодать будет, терпеть будет лишения, а не пожалуется».

Очевидно, полковник счел, что потомкам знать полную фамилию его товарища не обязательно, а с Саши и вовсе хватит одних хвалебных слов. Ведь солдат должен быть скромным и уступать старшим по званию место в истории. Именно потомкам адресовался сей шедевр, ведь Груздев уверился, что эти заметки прекрасно подходят для воспитания дисциплины и вместе с ней патриотизма. Он решил немного поскрипеть насчет того, что всяким подозрительным иностранцам дозволено теперь шляться по приграничным районам и прежде закрытым городам. «В этой связи на наши Вооруженные силы, – с упоением размышлял Груздев, – ложится еще больше ответственности в плане выявления и нейтрализации вышеуказанных неблагонадежных элементов». Полковник почесал лоб, чтоб лучше думалось, и в его голове родилось следующее: «Вот, к примеру, одна из наших застав на реке Уссури, важнейшем притоке Амура, проявила себя лучшим героическим образом. Ее солдаты, ведомые хорошим знакомым автора и отличным офицером Юрием К., неистово борются с иностранными браконьерами и прочими вредоносными элементами, проникающими к нам с сопредельных зарубежных территорий».

«Молоденький мальчик» пришел бы в замешательство, увидев, во что превратился его рассказ.

Славный эпизод в тамбуре, достойный названия «Олени и люди так похожи», был из послания потомкам безжалостно вычеркнут. Три порции жаркого силой полковничьей мысли прибавились к единственной Сашиной с целью сугубо воспитательной. Молодой офицер-«макаронина», постигающий мудрость Груздева, должен был из заметок уяснить, что «ему нужно не набивать свое брюхо, как тупорылому борову», а «делиться с солдатом последним куском хлеба».

Груздеву показалось, что Саша смотрит в его сторону. Полковник поднял вверх большой палец правой руки. Помимо прочего ему казалось, что подобные жесты как нельзя лучше подходят для общения с современной молодежью.

А молодежь была настолько утомлена назидательной беседой в вагоне-ресторане, что ей и в голову не пришло искать в полумраке общительного полковника.

С утра все было записано слово в слово. Полковник с восторгом перечитывал свои заметки. «Пронизывающий все человеческое существо холодный воздух ходил над Ольхоном и гудел, как в трубе», – добавил он к заметке от 5 октября, которую счел слишком маленькой. Хотя Груздев и адресовал свой труд «молодым юнцам, не обретшим еще достаточной рассудительности», он не отказывал будущим читателям в «рассудительности элементарной».

Однажды на репетиции военного парада полковника угораздило встать рядом с оркестром. Один из трубачей был юн и полон усердия. Природа не обделила его, наградив сильными легкими. К несчастью Груздева, его ухо оказалось слишком близко, когда трубач решил свое усердие проявить. Сначала полковник подумал, что его контузило. Вскоре слух вернулся, но впечатление осталось. Сравнение с той трубой представлялось ему удачным для описания «суровой природы байкальской земли». Видимо, по мнению Груздева, читатели с элементарной рассудительностью должны были догадаться, о какой именно трубе шла речь.

– А ты бывал на Ольхоне? – спросил он только что проснувшегося Сашу.

Груздев любил путешествия. В свою бытность «молоденьким мальчиком» он совершил вояж в Прагу на БТРе. Тогда ему попало по темени «антисоветским» горшком с кактусом. Узнав о колоссальной прочности своего черепа, Груздев все же решил, что путешествовать по своей стране намного приятнее. Он пообещал себе, что после отставки обязательно съездит на Байкал. Слово офицера нерушимо, тем более данное самому близкому человеку – себе. Груздев пропустил свое первое «отставное лето», как он сам говорил, и осенью отправился в путь. Ведь полковник намеревался писать о суровой сибирской природе, а не певчих птичках и подснежниках. «Заснеженная путь-дорога» так ему понравилась, что с Байкала он отправился далее на восток, решив посетить Сихотэ-Алинь. Да не просто отправился, а поехал автостопом «по-молодежному». Он представлял, как «молодые книголюбы» приходят в восторг от его молодецких приключений. Один дальнобойщик, не выдержав лекций о пользе дисциплины, высадил Груздева среди поля. Полковник был только рад: его заметки обогатились материалом о «скитаниях по мерзлым даурским степям».