«Отщепенец, – подумал Железный Груздь. – Так вроде нормальный, а тут… как не родной».

В этом полковник был прав. Кровного родства между ними не было, если не считать общего предка, крестьянина калужской губернии Петра Филимонова по прозвищу Баламошка, участника войны 1812 года, известного тем, что он лично видел государя-императора с расстояния трех саженей и даже сказал при этом: «Рад служить Вашему Величеству!» Вроде бы даже император обратил на него внимание и кивнул августейшей головой в знак одобрения. Впрочем, фамильные деревья не были тогда в таком почете, и история Петра Филимонова затерялась в архивной пыли.

Основным правилом дедушки Клячина было широко известное «на войне как на войне». Может, командир и зовется среди солдат отцом родным, но данное правило действует лишь во время службы, к которой семейные праздники, баньки и охоты не относятся. Вот так наука дедушки Клячина помешала дальним родственникам ощутить истинное родство. Однако Клячину удалось почти невозможное – завоевать уважение Груздева одной лишь хорошей службой. Это и спасло Сашу от удара в печень, который отставной полковник намеревался провести после тарана «железной» головой.

– Пойдем, – ласково произнес Груздев, совершенно оправившись от последствий собственной бодливости.

Он приятельски похлопал Сашу по плечу, что заменяло извинения, которых полковник страшно стеснялся. Совершенно позабыв теперь о воинственности и шпионах, Груздев предвкушал беседу в вагоне-ресторане, в тесном кругу, как он любил. Она должна была обогатить его путевые заметки новым ценным материалом. Груздев даже подумал, что сей материал можно будет вставить и в мемуары, которые он закончил на 5059-й странице. После отставки у Груздева неожиданно появилось много свободного времени. Рыбалки и баньки стали для него теперь рутиной, но он нашел себя в новом деле, вспомнив, как в школе получал пятерки по сочинениям о жизни Ленина и на тему «Как я провел лето».

Полковник решил, что в ресторане прежде всего закажет большую порцию мяса для нового знакомого сержанта, «уж слишком он тощ, как макаронина».

Обретя безмятежность, Груздев даже не стал закатывать скандал из-за того, что жаркое пришлось ждать целых двадцать минут.

– Ешь, ешь, Александр Александрович, – приговаривал он, когда ему казалось, что Саша уж очень медленно жует.

Обращение «по батюшке» в сочетании с «ты» говорило при этом о крайней степени уважения, которой могли быть удостоены младшие чины.

– Значит, дослужился-таки Юрка до полковничьих погон.

Это был не вопрос, а повторение приятной новости, которую полковник узнал от Саши. Груздев радовался, что его наука о дисциплине была Клячиным усвоена и принесла свои плоды.

– Что собираешься делать дальше? – спросил Груздев с отеческой интонацией.

– Хочу вернуться в спорт… У меня разряд по беговым лыжам… Потом мне предложили уйти в биатлон, но… В общем, не получилось тогда, и я вылетел отовсюду…

Ему не нравилось пустословить. Да, спорт оставался его главной целью, но в отсутствие четкого плана по возвращению разговор становился, как многие говорят, «ни о чем». Но раз уж спросили… К тому же имелась микроскопическая вероятность, что полковник может иметь нужные связи. Без связей можно было легко устроиться дворником или грузчиком или на прочие должности, не избалованные вниманием публики. Что-то более весомое часто предполагало наличие знакомств и рекомендательных писем. А тот вид спорта, в который хотел вернуться Саша, предполагал еще ощутимые денежные траты.

Груздев улыбнулся. Лыжи его интересовали мало. В детстве он влетел на них в сугроб и с тех пор больше не надевал. Полковник не любил беседовать на темы, о которых мало что знал, будь то нейрохирургия, вышивание крестиком или лыжи вкупе с биатлоном.