– Какая же ты жалкая дура, – впервые на его лице вижу отвращение. – У которой напрочь отсутствует чувство самосохранения.

– Но ты же этому рад, – приходит моя очередь ухмыляться.

Внутри меня все стынет от ужаса, но я не покажу этому подонку, как сильно он действует на меня. И если я оказалась в западне, если он решил не дать мне выйти отсюда, то пусть делает, что задумал, как можно скорее, прекратив пытку ожиданием.

– Теперь ведь у тебя есть повод отыграться на слабой и беззащитной женщине, верно? – не отвожу взгляд в сторону, показывая, что не боюсь его. – Тебя же, наверное, возбуждает то, что ты такой сильный и я не дам тебе отпора. Наверное, у тебя в штанах член колом от предвкушения моих мучений, верно?

– Сука, – шипит он, обхватив меня за шею рукой. – Ты много пиздишь не по делу. Я сказал, чего хочу от тебя, – сжимает сильнее мою шею. – Я хочу от тебя покаяния и мольбы о пощаде, – склоняется ближе к моему лицу, так что между нами остается всего несколько сантиметров. Я чувствую на себе его дыхание, чувствую мужской запах, исходящий от его тела.

Его пальцы сильнее впиваются в мою кожу. Мне становится трудно дышать.

Ноги сводит от страха, но я не подаю вида. Смотрю на разъяренного Монстра, с трудом втягивая воздух, который будто стопорится, и я не в силах проглотить его, задыхаясь.

– Хочу, чтобы ты сожалела! Чтобы молила о пощаде! – наклоняется к моему уху, прижимаясь колючей щекой к моему лицу. – Чтобы кричала и плакала, – задевает губами ушную раковину.

У меня по позвоночнику сползают капли ледяного пота.

Я понимаю, что задыхаюсь, что еще немного, и он меня задушит. И во мне больше нет желания прекратить это все как можно скорее. Я хочу жить! Мне есть ради кого бороться.

Дома меня ждет Вова, который не может передвигаться самостоятельно, только на инвалидной коляске. Я оплатила сиделку всего на два дня. А дальше он останется один.

Мой милый добрый мальчик, которого родители принесли из роддома, когда мне было шесть лет. Тот самый мальчик, которого я учила читать и завязывать шнурки, у которого после гибели мамы и папы не осталось других близких, кроме меня.

Я просовываю пальцы под сильную ладонь Козырева, стараясь оторвать ее от себя, но Монстр будто сильнее звереет от этого, применяя больше силы. Я начинаю беззвучно хватать ртом воздух. Перед глазами мельтешат мушки.

– Взять и переломить тебе шею? – шипит он. Но я уже не вижу и не чувствую ничего, кроме жжения в легких. – Но это будет слишком милосердно для такой твари, как ты, – убирает с моего горла руку, и я шумно втягиваю воздух, чувствуя, как горло жжет, а легкие в первые мгновения разрывает от хлынувшего потока кислорода.

      Хватаюсь за шею, прокашливаясь, и сползаю по двери.

Голова кружится, и я не представляю, что будет дальше. Если это только начало…

Но Монстр не дает мне прийти в себя. Он дергает меня за руку, поставив на ноги, и сразу же закидывает себе на плечо.

– Что… что ты делаешь? – хрипло спрашиваю. Каждое слово вызывает боль.

Упираюсь руками в его спину, собираясь приподняться и как-то бороться дальше, но получаю хлесткий шлепок по ягодицам. Я снова падаю безвольной плетью, свисая на его спине и наблюдая за тем, как исчезает кабинет.

Демид проходит через дверь за стеллажом, попутно задвигая его обратно. И когда проем оказывается спрятан, закрывает металлическую дверь, которую прячет за еще одним шкафом, уставленным книгами.

Перед нами целые ряды стеллажей с книгами и с десяток письменных столов. Похоже на библиотеку. Но Козырев не задерживается тут. Твердым шагом он минует читальный зал и выход в какую-то каморку, за которой находится лестница вниз.