Павел Иванович находился на своём НП. Он был недоволен неудавшейся контратакой третьей роты и говорил по телефону несколько виноватым голосом, словно оправдывался:
– Я бы их спихнул в Терек, но такая плотность огня, что люди головы поднять не могут.
Как мог, я ободрил Красовского и порадовал сообщением, что в расположение его бригады направляется 47-й истребительно- противотанковый дивизион.
Никто не хотел уходить!
В половине девятого утра противник предпринял новую атаку на позиции первого батальона бригады Красовского. Восемь танков и два пехотных батальона бросили фашисты против понёсших значительные потери гвардейцев. Но стойкость воинов была безгранична. Выдержавшие только что сильный огневой налёт, бойцы словно вросли в землю. Они мужественно обороняли Предмостный кирпичный завод и опушку леса. На той опушке стоял насмерть изрядно поредевший взвод младшего лейтенанта Полозова.
Взводный, трижды раненный (вторая пуля угодила в левую руку), тяжело привалясь к стенке окопа, руководил боем – по его собственному выражению – «с печки». Большая потеря крови вынудила обеспокоенного и бесстрашного командира облюбовать себе «тихий уголок» по соседству с ПТР сержанта Кузнецова.
– В случае чего ты меня огоньком прикроешь, – шутил Полозов, обращаясь к сержанту.
– Случай-то, товарищ лейтенант, тут как тут, – отозвался Кузнецов. – Вон те две «каракатицы» в нашу сторону повернули.
И, звонко клацнув затвором своего противотанкового ружья, он медленно повёл длинным стволом.
– Валяй! – одобрительно бросил Полозов и заковылял по ходу сообщения, покрикивая: – Бить только по пехоте!
– От потери крови скоро ноги протянете. И эти вот, на вас глядя, тоже уходить не хотят, – сердито сказала хлопотавшая возле раненых медсестра Нюся Кодунова.
– Кто это не хочет уходить?
– Да вот, бойцы ваши, – Кодунова кивнула в сторону раненых.
Взводный, нахмурясь, повернул голову, однако ничего не успел сказать. Справа басовито ударила ПТР Кузнецова. Взвод замер в ожидании: «Попал? Или не попал?»
Вражеский танк резко остановился, будто на стену наткнулся, слегка развернулся на месте, лязгая траками, повёл было орудием… Но тут в утробе бронированного зверя что-то глухо ударило, и серый дым потёк из смотровых щелей.
Второй немецкий танк заметил бронебойщика. Башня его развернулась, орудие хлестнуло огнём. Перед самым окопом Кузнецова рванул осколочный. Сержант ткнулся лицом в землю, глухо застонал, затем вдруг поднялся, и, стиснув зубы, снова припал к ружью. Нажал на спуск и почувствовал удар в плечо… Сержант лежал на боку и не видел, как окутался дымом второй танк. И не слышал в забытьи, как подхватили его крепкие спасительные руки медсестры…
Тем временем на северной окраине Предмостного шёл не менее ожесточённый бой. Сюда была брошена основная масса вражеской пехоты и пять танков Т-III. Солдаты противника старались как можно ближе подтянуться к своим танкам, чтобы под прикрытием их брони вплотную подобраться к нашему переднему краю.
Лейтенант Алексей Данилович Терещенко, раненый, внимательно прислушивался к бою, но не улавливал знакомой скороговорки «максима».
– Как думаешь, Павел Елисеевич, – спросил лейтенант бинтовавшего его Подгорного, – с чего бы это расчёт Калашникова молчит? Может, они боезапас экономят?
– Разрешите взглянуть? – спросил Подгорный.
– Э-э, нет! – лейтенант через силу улыбнулся. – Я, брат как-нибудь сам. А ты, Павел Елисеевич, давай здесь устраивайся получше. Сейчас здесь жарко будет.
Задевая широкими плечами за шершавые края хода сообщения, Терещенко заторопился на позицию старшего сержанта Калашникова, стараясь отогнать страшное предположение о гибели пулемётного расчёта. К счастью, опасения оказались напрасными: «максим» Калашникова, вынесенный чуть вперёд от левого фланга третьей роты, был в полной боевой готовности. Рядовой Водолазов, вцепившись в рукояти, то и дело нервно дёргал пальцами рук, после чего немедленно раздавался строгий окрик Калашникова: