Нет, только не сейчас. Мы еще недостаточно близки. Наверное, для того чтобы ускорить сближение, я должна кое в чем признаться. Вас, наверное, покоробили мои слова о маме. Но поверьте, я далеко не все сказала, а всего никогда вам не скажу. Этой правды не выдержит никакая исповедь. Я скажу вам только часть. Вы, конечно, догадываетесь, что у мамы было многовато мужчин. Некоторых она приводила сразу после стрижки. Но с годами тех из них, кого мама могла увлечь, становилось все меньше. И когда я подросла, клиенты стали мне улыбаться чаще, чем маме. А один заявился однажды, когда мама была на работе. Мне было двенадцать, но у меня, как ни странно, еще не было эротических позывов. Я была в этом смысле очень неразвитым ребенком. Но мамин клиент был терпелив и нежен. Он распалял меня своими ласками не меньше месяца, пока я не вспыхнула. Но именно в этот момент мама вычислила его и застукала с поличным. И натравила на него другого хахаля. Вы должны помнить этот жуткий скандал.

– Для меня потеря девственности не стала трагедией, – продолжала Лида. – Я в этом отношении вся в маму. Во мне бродила жажда дикого языческого секса. Так что девственность мне только мешала. Трагедией стало то, что мама увидела во мне соперницу. Мой соблазнитель был у нее на особом счету. Она хотела выйти за него. Пошлая ситуация. Но в двенадцать лет все выглядит иначе. Я готова была убить ее и не скрывала этого. Она так боялась меня, что врезала в дверь своей комнаты замок. Почти год мы не ели вместе, за одним столом. Мама успокоилась только после того, как мой растлитель исчез.

– И сколько длилось твое чувство к нему? – поинтересовался Ильин.

– Это вам важно? Полгода точно, пока он не выдохся. Потом у меня появился мальчик. Десятиклассник. Он это язычество перешиб одним актом. Тогда только мама окончательно успокоилась, и мы как бы помирились.

– Как бы?

– Конечно, как бы. Мы простили друг дружку, но ничего не забыли.

– В общем, история Электры у вас, слава богу, в полном виде не состоялась.

– Ну я бы не заявляла так категорично. Мало ли что впереди.

– Лида, ты меня пугаешь, – признался Ильин, и они рассмеялись.

Лида взяла листы с текстом пьесы.

– Говорят, жизнь – хаотичное нагромождение всего. Почему же тогда режиссер назначил на роль Электры именно меня? При этом не разобрал со мной ни одной сцены, будто уверен, что мне не нужны его советы. А они нужны мне.

– Прочти отрывок, – попросил Ильин, но Лида отказалась.

– Не могу. Там столько дебильного пафоса. Софокл – есть Софокл. Пятьсот лет до нашей эры. Смешной высокий штиль. Наверно, откажусь от этой роли. В жизни это, может быть, отчасти и по мне, но не на сцене. Да и кому это сейчас нужно, какая-то Электра?

– Не скажи, – возразил Ильин. – Родители сегодня все чаще убивают детей, дети – родителей. Любовь как чувство умирает или, в лучшем случае, заменяется одной только видимостью любви. Даже вроде любя, любят не любимого человека, а что-то свое.

– Значит, не отказываться? Играть? Прожить эту роль на сцене? А если на «прожить» не хватит сил? (подчеркнуто) Поможешь? (как бы осекается) Извините.

– Это не оговорка. Ты хочешь перейти на «ты». Зачем тебе это? – спросил Ильин.

– Для получения сил.

Лида подошла к Ильину, положила руки ему на плечи, посмотрела в глаза и прижалась головой к его груди.

– Папочка, ну сколько еще ты будешь мучить меня?

– Даша, что с тобой? – глаза у Ильина заметались.

– Ну что ты придуриваешься? Где твой голос крови? Ты ведь психолог. Неужели тебе не видно, что я вся в тебя? Мне ничего от тебя не нужно. Я хочу только называть тебя отцом и обсуждать с тобой мои сердечные и творческие дела. Обсуждаешь же ты с Алинкой ее личную жизнь. Вот и мою будем обсуждать. Ты переживаешь за нее. А как же я? Я хочу, чтобы ты и за меня переживал. Обещаю взаимность. Все мои откровения пойдут в твой особый опыт, в копилку. Ты сможешь написать книгу о своих отношениях с девушкой, которая решила считать тебя своим отцом. Это внесет разнообразие в твою работу. Поднимет тебя на высоту, сделает знаменитым.