– Какие силы, Лида?

– Сегодня я сказала силам: если вы есть, пусть он приедет сегодня, когда никого нет. И вы приехали!

– Ты чувствуешь напряжение в лице, плечах?

– Да, особенно ниже пояса. Но меня еще кое-что беспокоит. Может быть, даже сильнее всего. Мне страшно сразу сказать.

– Ты говори, а я сам сварю кофе.

– Только мне без сгущенки и на этот раз покрепче.

Ильин принялся готовить кофе.

– Андрей Викторович, я вам удивляюсь, как вам могла когда-то нравиться моя мама? Наверное, вы были совсем другим, – как бы простодушно сказала Лида.

– Это Даша, мама твоя, так сказала? – удивился Ильин. – Что она мне нравилась?

– Об этом и женушка ваша, Тамара Сергеевна, не раз вспоминала. А что? Разве не так? – добавила простодушная Лида.

– Просто это было так давно, что кажется, будто этого не было, – извивался Ильин.

– Я понимаю, мама в молодости была бесшабашной, поэтому вам и неприятно вспоминать. А вы были правильным. Вы быстро поняли, что ничего серьезного у вас с ней быть не может.

– Ну зачем ты так? – укорил Ильин.

– Я говорю то, что было на самом деле. Достаточно взглянуть на ее фотографии. Я люблю маму, но не уважаю ее. Думать так неприятно, вслух говорить – тем более. Но я не могу ничего с собой сделать. Я зациклена на правде. Она из меня прет. И вообще, мой внутренний мир, Андрей Викторович, это сплошные комплексы, фобии и неврозы. Интересно, вы могли бы уважать и любить женщину с таким внутренним миром?

– Но ведь ты хочешь быть еще и леди.

– С чего вы взяли?

– Уж признайся, если любишь правду.

– Леди – это всего лишь внешний лоск, – рассуждала Лида. – А настоящее очарование женщины не в красоте. Человеку все приедается. А очарование – это то, что не надоедает. Короче, у меня, как и у вас, развито чувство прекрасного, но оно мне только мешает. Я всеми недовольна и особенно собой.

– С чего ты взяла, что у меня развито чувство прекрасного? – удивился Ильин.

– У вас нос большой. У мужчин это первый показатель.

– А у тебя какой показатель?

– Ну лицом я точно в маму. Но меня как магнитом потянула сцена, а мама всю жизнь парикмахер. Хотя, конечно, у парикмахера тоже должно быть чувство прекрасного. Видите, мы уже просто болтаем.

– Я убеждаюсь, что совсем не знаю тебя. А раньше казалось… Но тогда ты чаще бывала у нас.

– Тамара Сергеевна меня невзлюбила. Или всегда ненавидела, только прятала это. Посчитала, что я плохо влияю на Алинку. Если честно, мое одиночество началось как раз в то время, когда я перестала бывать у вас.

– Я об этом ничего не знаю.

– Да ладно. Как это? Тамара Сергеевна не раз говорила вам, что я плохо влияю на Алинку.

– Странно, что это никак не отразилось на отношениях Тамары и твоей мамы.

– Еще как отразилось. Мама тоже перестала бывать у вас. Но потом подруги помирились, а я осталась за бортом.

– Как это неприятно. А что же Алина? Я что-то не замечал, чтобы она так уж слушалась мамочку.

– Тамара Сергеевна сказала Алинке, будто я на вас не так смотрю. (После паузы) Боже, что я несу? На самом деле, я перестала бывать у вас, потому что не могла видеть… Нет, не могу. Пока не могу. Но я обязательно скажу, потому что сейчас это нужно уже не мне, а вам… А почему вы не спрашиваете, не нахожу ли я в своем одиночестве какого-то позитива?

– Действительно, хороший вопрос.

– Я стала записывать свои переживания, мысли, какие-то диалоги. Конечно, это все надо привести в порядок, придать какую-то форму. Может быть, я решусь показать вам, а вы что-то посоветуете.

– Среди литераторов распространено мнение, что произведение о любви должно быть написано именно неумело. С непосредственностью, – сказал Ильин.