Принц Туллий фыркнул, выражая свое мнение о перебранке, которая была для него в диковинку, но всколыхнула «прелестные» воспоминания отрочества.

Эмеральд успокоился и терпеливо дожидался дальнейших распоряжений, незаметно оглядывая почерневшие от земли пальцы и запекшиеся царапины поперек запястья.

– Говоришь, шел за ведрами… – Принц Туллий почесал макушку. – Перепоручи это кому-то другому и поднимайся в новую библиотеку. Есть дело поважнее.

– Как прикажете, Ваша Светлость.

Только сейчас Эмеральда осенило: он столько времени убил на поиски ведер, которые все это время стояли рядом с ним там, на грядке, пусть и грязные после рассады.

Ирис вышла из замка и, чуть призадумавшись, решила прогуляться прежде, чем вернуться в свою лавку (а именно так она теперь называла свой домик, любезно предоставленный Принцем Туллием в безвозмездное пользование). Не желая думать о причинах своей резкой вспыльчивости во время недавней беседы с придворным кудесником, девушка постаралась сосредоточиться: следует как можно скорее дойти до Регенсвальда и зайти в таверну со сладостями.

Она невольно стыдилась своего сегодняшнего поведения, но бездействие и равнодушие Крапсана вывели ее из себя. Хотелось наброситься на него, поколотить, да что угодно, лишь бы сбить спесь, которая могла привести к неожиданным неприятностям. Ирис не научилась испытывать пиетет к его гордому званию кудесника, поскольку он так и остался для нее неприятным мужчиной, зазнайкой, от которого все время необходимо ждать какой-то подвох. Может она ему и завидовала – все же Крапсан был весьма талантлив и искусен, – и именно зависть застилала разум, уверяла девушку в том, что от него исходят не самые добрые намерения. Хотя почему тогда кудесник раздражал ее одним своим видом, как и она – его? Волшебница часто задумывалась над этим, но, в конечном счете, пришла к выводу, что в них заложено слишком много разных энергий, которые не позволяли заключить перемирие.

Ирис отогнала рукой шмеля, словно вызвавшегося быть ее провожатым. Насекомое нервно закружило в воздухе, а потом улетело прочь. Слабый ветер вовсе стих, и вновь воздух стал настолько сухим, что, казалось, Балтиния вот-вот превратится в Сарму.

Несколько месяцев подряд, в тот или иной момент, по непонятным причинам вдруг начиналась сильная засуха, тянувшаяся до самого побережья. Все запахи ощущались до тошноты отчетливо, горло перехватывало и саднило, как от сильной ангины, глаза с болью слипались, хотя не были засыпаны песком, а тело превращалось в неподатливую обезвоженную массу. Засуха воздействовала на каждого человека с той или иной силой, изощренно выматывая и быстро отступая без видимых последствий.

Ирис сняла мантию и, небрежно перекинув ее через левую руку, попыталась утешить себя тем, что вскоре погода переменится и вновь можно будет наслаждаться вездесущим бризом. Между тем дышать становилось все тяжелее. Ничего не оставалось, кроме как обмахиваться ладонью до боли в кистевом суставе и думать: как хорошо, что она надела легкое платье и не собрала волосы в сложную прическу.

Позади раздался топот драконьих лап. Ирис отошла на обочину и решила чуть подождать в надежде, что хозяину повозки будет по пути с ней. К радости девушки, на козлах, управляя двумя зелеными драконами, сидел кудесник Ратид. Похожий на большую ящерицу, он, тем не менее, старался улыбаться, особенно в обществе женщин, был всегда подтянут и элегантен и казался моложе своих пятидесяти лет.

– Добрый день, кудесник Ратид! – приветливо махнула Ирис.

– Привет, милая. – Он остановил драконов, которые в ту же секунду принялись тыкаться мордами в траву в поисках чего-нибудь сладкого. – Куда ты направляешься? Не в Регенсвальд?