– Инесь, помолчи, – старик, приведший Виктора в дом, садится за стол.

Старика зовут Сурай, он колченогий, но крепкий. Похож на внучку, с таким же узким лицом, ярко выраженными скулами и прямым носом. В чёрной густой гриве волос замешан пепел седины.

– Прости, сынок, – Сурай переводит с девушки на Виктора тяжёлый серый взгляд из-под нависших бровей. – Она у меня одна осталась, больше никто не выжил. В ту ночь, когда в наше поселение пришли Изумха, они перебили даже женщин и детей. Для них мы были порченым товаром.

– Какой он тебе сынок, старый? – шипит Инесь на деда. – Зачем ты притащил его к нам в дом?

Больше Виктор не задаётся вопросом, почему она ещё не замужем и без детей. По возрасту Инесь выглядит его ровесницей, если не старше. Хотя, возможно, дело в суровом выражении лица и тонких сжатых губах, скривлённых в неприязненной гримасе.

Никакая красота не сможет компенсировать дурноту характера.

Виктор молчит, проглатывает обиду. Бросает на старика ожидающие взгляды, ждёт от него объяснений.

Сурай действительно «притащил» его к себе в избу, запрятанную в непролазной глуши. Радовался встрече, как с долгожданным гостем. Но вот теперь внучка его шипит как кошка и требует сейчас же изгнать обратно на большак.

Сурай сразу понял, кем был Виктор. Признал в нём выря-двоедушника, стоило Каргашу вылезть и начать сквернословить у них под носом. Сурай видел беса и слышал, а ещё – не боялся. Разглядывал со знающим интересом, заставляя того лютовать от возмущения.

– Наш род испокон веков служил Явиди, Кощной Матери Ткачихе, – объяснил старик. – Не признать в вас её достойного творения было бы позором. И всё же любопытно. Какой редкостный образец.

Инесь тоже хватило одного лишь взгляда, чтобы всё понять. Но не на Каргаша, а на Виктора.

– Пусть он уйдёт, – девушка со злостью щурит свои тёмно-синие глаза.

Сурай не обращает на внучку внимания, потирает бороду, задумчиво разглядывая Каргаша, ползающего по потолку горницы.

– Лишённый определённости… – бормочет Сурай, с преувеличенным вниманием оценивая беса. – Не проявляет своего отдельного существа. Заимствует поведение и наружность. Взаимодействует с нитями, но подчинять их по ту сторону Покрова не способен…

– «Я тебе не жук для изучения, хер ты ослиный», – ерепенится Каргаш. – «Ещё хоть слово в мою сторону, и я затолкаю твои гнилые зубы тебе в глотку».

Виктор натужно вздыхает. Потирает пальцы друг об друга. Затем обращается к старику, пытаясь звучать сдержанно.

– Так значит, ты духовидец и способен на кудовство. И при этом не вырь. Как такое возможно?

– Верно. Я не ведал смерти, но служу орудием Матери Ткачихе, – Сурай не сводит внимательного взгляда с беса. – А вот она ведает.

Виктор с непониманием качает головой.

– Она?..

– Моя внучка. Вырица. Как ты.

Инесь притопывает ногой, умолкает, ярясь на старика. Но всё ещё стоит рядом, слушая разговор. Не собирается уходить. Скорее ждёт, что уйдёт Виктор.

Виктор снова косится на девушку с мрачным подозрением. Быстро оглядывает с ног до головы, распаляя тем самым её лютое недовольство.

Инесь носит рубашку, расцвеченную черным с синим, поддёрнутую у пояса. Ноги обёрнуты белыми и чёрными онучами. На медных пуговицах и снизках бус, подвешенных к шерстяному поясу, играют тусклые лучи солнца, просвечивающие сквозь оконца.

Застёжка в виде змеиной головки закалывает ворот рубахи. Из-под ворота, теперь вблизи Виктор видит это наверняка, виднеется чёрный узор, вшитый под кожу.

В точности такой же узор, как у него самого в области живота. И Каргаш – часть этого узора. Точнее его составляющая.