– Что? – Марина опешила. – Но как… как это возможно? Игорь Игоревич уже давно не занимается административными делами издательства.

– Не заниматься-то не занимается, а всё еще здесь числится как заместитель главного редактора.

Марина опустила глаза – к сожалению, это была правда. Игорю Игоревичу Грееву до сих пор каждый месяц выплачивалась внушительная сумма, тогда как его обязанности выполнялись большей частью другими сотрудниками издательства.

– В общем, помощь пришла, откуда её давно не ждали. Ты представляешь: Греев познакомился с этим переводчиком ещё три года назад на какой-то литературной конференции для молодых преподавателей и учёных. Подробности не стала выяснять, да он бы и не стал рассказывать, ты же знаешь Греева.

Из дальнейшего неторопливого рассказа Инны выяснилось, что Игорь Игоревич портфолио нового переводчика даже не видел, и вообще доподлинно было неизвестно, имелся ли у юнца хотя бы какой-то опыт работы с художественной литературой. Пламя энтузиазма Марины сразу сжалось до маленького огонька.

– Ну что ж… Это все равно уже что-то… По крайней мере, никому, кроме тебя, не удалось найти кандидата так быстро, – произнесла Марина с расстановкой и затеребила кончики шарфа.

– Что это с тобой? – Инна сразу же заметила её странное состояние. – Ещё что-то случилось?

– Слушай… Подожди, сейчас стул подвину… Помнишь, я тебе лет пять… или шесть назад говорила, что хотела бы… хотела бы сама что-нибудь набросать… ну, то есть начеркать… Написать.

– А-а… ну да. Что-то такое припоминаю, но, честно говоря, не думала, что ты это говорила серьёзно.

Внутри у Марины что-то перевернулось, и вдруг стало нестерпимо душно, но она собралась с силами и выпалила с притворной хладнокровностью.

– Да, серьезно. Помнишь, на лекции по рекламе на третьем курсе Лазейкин попросил нас всех написать на листочке, как прежде всего мы себя определяем?

– Э-э-э… Не очень.

Инна действительно понятия не имела, о каком эпизоде идёт речь, и даже с трудом могла бы вспомнить, кто такой Лазейкин. Университет они окончили уже десять лет назад.

– Ну, в общем… Знаешь, что я написала о себе тогда? Писатель, девушка, студентка.

Инна продолжала смотреть на подругу недоумевающими глазами, всё еще пытаясь уловить в неожиданном приступе откровения зачатки шутки.

Марина дипломатично умолчала о том, что преподаватель публично зачитывал потом ответы каждого студента, хотя сам опрос решил сделать анонимным. Когда очередь дошла до листочка с её словами, аудитория разразилась громким уничтожающим смехом, но, как ни странно, столь бурная реакция однокурсников на её обескураживающую искренность никак не сказалась на самооценке. Правда, была подруга, лучшая подруга, которой Марина могла доверить самые сокровенные переживания, страхи и сомнения, и, под бурю идиотских смешков, она тут же призналась ей с обезоруживающей прямотой, что тот самый «писатель», над которым с таким упоением смеются сейчас будущие магистры, – она сама. Но сейчас перед ней сидел не тот смеющийся курс, а Инна Калинина, и им уже было не по двадцать лет, когда Марине потребовалось набраться храбрости, чтобы поделиться тайными мечтами. Однако для Инны, оказывается, это опять были шутки, фантазии и глупости. Проклятье! Какой черт вообще её дёрнул рассказывать о своих надеждах?

– Ты что-то писала это время? – Инна вежливо находила вопросы для продолжения разговора, но ей становилось всё сложнее игнорировать усиливающуюся головную боль и сдерживать подступающую зевоту, что, конечно, не укрылось от её собеседницы. Она уже так жестоко пожалела, что завела этот разговор!..