— Так. Аня, аккуратно открываешь контейнер. Если не справишься, мама поможет, — с ходу начинает командовать хозяин квартиры. Кстати, да. Неподалёку отсюда находится мое издательство.

Как оказалось, рыбку надо долго готовить к пересадке, поэтому сейчас Адам сказал ската лучше не трогать: он переживает из-за переезда. А я считаю, мужчина и без нас мог его передержать и не беспокоить. Аня мгновенно нашла себе развлечение: стала изучать рыбные корма и различные примочки в тумбе.

— Ты бы обозначил границы, а то она куда угодно залезть может.

— Пусть лазит где хочет. У меня ничего запрещённого нет.

— И все же...

— Да ладно тебе, пусть играет.

Мы некоторое время неловко смотрим друг на друга.

— Можно я на балконе побуду? — озвучиваю свои мысли.

— Без проблем. Пойдём, — разворачивается к двери.

— Одна, — сразу заявляю. Мне это нужно.

— Да, конечно, — опаляет мягкостью тёмного взгляда. — Кофе?

— Нет, спасибо.

— Ты если хочешь, чтобы никто не мешал, можешь закрыться в комнате.

Опасаясь, что комната вполне может оказаться спальней, я мотаю головой, но Адам спокойно поясняет:

— В гостиной тебя никто не потревожит, я прослежу.

Оставшись наедине с собой, тянусь к телефону и разблокирую экран. Ищу глазами нужный контакт в списке последних…

— Мам, — сразу задаю интересующий меня вопрос, как только мама отвечает. — Ты знала, что отец договаривался насчет операции Ане?

Повисшее молчание воспринимается неожиданно тяжело.

— Знала, — сухой тон мамы наносит ещё один удар. — А ты как узнала?

— Дядю Зураба встретила случайно. Он мне сказал, что папа выспрашивал… — я делаю паузу, но мама молчит. Не подтверждает, но и не отрицает. — Мам. А в издательство тоже меня на удаленную работу взяли по папиной просьбе?

— Да, Юляш, это папа настоял. Я не сразу, но узнала.

А он, конечно же, узнал от мамы о моих попытках, больше не от кого.

— Мам, — сердце рвётся на куски, из легких воздух рвано просачивается. У меня дрожат руки: чувствую себя так, будто прошлое, от которого бежала, вдруг выросло передо мной. Я словно приоткрыла многолетнюю тайну. — Ты могла бы сказать мне.

— Он запретил. Ты ведь знаешь, есть вещи, в которых он непреклонен.

Да. Знаю. Я это знаю не понаслышке.

— Юль. Ты на меня не обижайся. Но я не могла тебя носом тыкать. Ты же понимаешь… все, что у тебя появилось… тогда, — уточняет сдавленно, ей самой тяжело, — все это не просто так. Папа оплачивал на первых порах твою квартиру. Анечке вещи покупались тоже с его карты. Анализы, консультации, лекарства... Юль. Ну откуда у меня бы взялись такие суммы? Ты ведь сама это понимаешь.

Прикрываю глаза. Конечно, я понимаю, что мама не работает. Но пихнуть в руки карту и сказать «сами разбирайтесь» — это одно, а непосредственное участие — совсем другое.

И плюс мама никогда не уточняла источник денег. Хотя, разумеется, я и так знала. А потом сама работать начала… за копейки, конечно, но хоть что-то.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Юляш, я не обманывала, просто всего сказать не могла. Но я бы тебя поддержала в любой ситуации. И если бы он мне отказал в просьбах о помощи, поставил выбор… Гиорги прекрасно понимал, что этот выбор будет не в его пользу.

Отца обычно все называют упрощенным «Гоша»: друзья, знакомые. И только в кругу семьи чаще звучит полное имя: Гиорги (Девчат, если что, имя грузинское).

— Юляш, ты на меня не обижайся. Ты ведь знаешь, что папа очень сложный человек, а я бы так хотела, чтобы вы помирились.

А кто бы не хотел? Я бы тоже хотела никогда не терять родного, любимого с детства мужчину. Папу. Но… слишком много маленьких но.

— А подарок Анечке на последний день рождения мы с ним вместе выбирали… но он строго-настрого запретил мне об этом говорить.