– А этот, с пятого этажа задрот, Сергей который, порядочная скотина! Хотя с виду – скромник-скромником. Очи в пол, в глаза не смотрит, типа стесняется.

– Ага! Знамо дело – программист. Айтишники – они все такие. Анальники вшивые, вруны! В темном омуте, как известно, черти водятся. В наше время парни его возраста во дворе пиво пили, баб щупали, в футбол гоняли, а этого даже в парк не вытащить на пару часов. Домосед жуткий с болезненной бледностью. Скуп на эмоции. Сразу видно – сволочь! О себе высокого мнения, а все вокруг – дураки. Станешь жить с такой слизкой жабой – в болото засосет. Затянет на самое днище. Даже в плане девок хитрый хмырь, нечистая сила. Постоянно в уме крутит задачи на логику и сопоставление. Поэтому переплачивать за секс не будет – зачем ему на жену всю зарплату спускать, если хватает пару-тройку раз в неделю, заплатив двадцатку зелени залетной шлюшке? И умный он слишком, чтобы понять, что подобные потаскухи присматривают его не из любви, а как дойную корову для себя и прицепа. Вот и крутит ими по очереди. Что ни неделя, то новые морды низкой социальной ответственности мимо нас шуруют. Ну и жук! Пачкун редкостный!

Вот так по моей невинной спине прошлись сердобольные соседки. Бульдозеры – и те зачастую добрее. И что я могу сделать? Да ничего ровным счетом! Терпеть и съеживаться при каждом променаде, проклиная в душе старых мегер. Эти «божие одуванчики» растут исключительно на лавочках, щедро прогреваемые летним солнцем. Я часто перед сном даже разрабатываю стратегии: чтобы бабушки не распространяли слухи, надо убрать бабушек; чтобы убрать бабушек, следует перенести лавочки; чтобы перенести лавочки, требуются особые разрешения. Здесь обычно мои логические умозаключения обрываются, и я падаю в спасительную, клейкую бездну сна. И с тем заканчиваются мои будничные метания духа.

Но удивительное явление – эти столетние ведьмы ни единого слова не говорят про Ивана Павловича, или Палыча, как они его с любовью кличут между собой. Чем-то обаял их этот неубиваемый временем дед, бодро вышагивающий со ступеней крыльца. Сам Жмуркин мал ростом, худощав, седой как лунь, с постоянно слезящимися глазами и хлюпающим носом. Но вопреки внешней неказистости, дремлет в нем великая харизма гения. Окинет дед веселым взглядом сплетниц, взмахнет палкой и гаркнет на всю мать:

– Здорово, галки неугомонные! Снова лясы точите на страх всем соседям? А ежели стрихнину вам в семки наподдам!? А как смотрите на то, что оболью вам лавку валерьянкой – коты сбегутся лавку метить, а их метки, ой, какие вонючие. Смотрите мне, со мной разговор короткий. Хвосты поджать, ладошки на мандошки, а когти на локти!

И все! Молчат как партизаны при обходе немцев, пикнуть бояться. А со мной – иной разговор! Точнее, даже не разговор, а презрительное молчание и плевок в спину. Со мной эта стая зубастых овчарок образцово-показательно не здоровается в ответ. А попробуй сам не поздороваться – сгноят во цвете младых лет, в асфальт закатают. И все бабки умолкают или тихо шепчутся, пока я в подъезд не зайду. Для них я все равно ненавистный сосед, бросающий бычки и писающий в подъезде, даже если я этого никогда не делал. Да какое «делал», даже в мыслях не было! Но Жмуркин – дело другое. И выправка у него всегда гордая, и этаж ближе к небу. Живет этот старый генерал на последнем этаже и в ус не дует. Командует всеми направо и налево, радуется преклонным летам. Вашего покорного слугу периодически вызывает к себе, даже если у меня катастрофически нет времени. Но с Палычем спорить себе дороже. Лучше смириться и вызвать лифт.