– Ладно, знашь ведь чё где, надевай и проходи к столу, – пригласила Ивановна.

– Дай мне мякиш, корку не могу ись, зубов вовсе нет. Зуб на зуб не попадат. Один верхний с одной стороны и снизу один с другой стороны, – сказала для шутки, и обе весело засмеялись…

Мороз чуть ослабел, уже не трещат углы дома. Ивановна, как всегда, с наступлением сумерек собиралась на улицу к скотине. Можно было бы остряпаться раньше, пока светло, и электричества меньше жечь, но жалко скотину, долгой ночь покажется до утреннего кормления. Муж Егор стоял у радиоприемника и прислушивался, «что прогноза скажет». В уличную дверь послышался стук, Ивановна попросила мужа встретить гостей, в ограде свет не включен, но тот не слышит.

– Егор, другореть говорю, открой дверь, свет включи, кто-то шабаркатся там в ограде, – ворчливо, без злобы попросила она, – да кого там леший несет? Я оделась рям на ряме, нечо на меня смотреть.

– Ой, горбунцы нашто, – услышав догоняющего компанию гармониста, весело с удивлением ответил ей Егор.

– А че ты изумился? И лонись были. Это к добру, – парировала Ивановна.

Тем временем веселая, поющая частушки компания двигалась уже по сеням. Егор схватился за притвор голбца и пытался его открыть, застелить половиком, чтобы веселых, одетых в вывернутые шубы ряженых поймать в ловушку. Голбец не глубокий, не ушибутся. Но Ивановна, сама одета как горбунец из-за морозов, бросилась закрывать голбец притвором.

– Че ты, старый, свихнулся, наши бабы-те, сыздаля вижу, как счас ловну по лбу! Иди самогонку доставай да капусту из залавка.

Дверь широко открылась, и вместе с клубами холода в избу ввалились и быстро заполнили собой всё пространство восемь орущих алтынновскую ряженых.

– Ой, стужи-то напускали, шевелитесь скорей! – подгонял женщин сзади мужской голос.

– Ивановна, да ты така жо нарядна, как мы, – смеясь, сказала одна из гостей, показывая на починенные штаны и дырявую шалюшку хозяйки. Потащила её за руки в толпу.

– Стойте, бабы, хоть запон одяну, а то уж ко скотине собралась, – смеясь, отбиваясь от объятий подружек, попросила она.

Егор серьезно отнесся к данному поручению, на столе стояли граненые стопки и бутыль самогонки. Радушная хозяйка без суеты быстро принесла с середы чашку с капустой, холодец, селянки-разборники и ложки. Стоя вокруг стола, быстро выпили «для сугреву» и вновь зазвучали веселые частушки. Теперь хозяин с бутылкой и стопкой обходил гуляющих по кругу, каждый отпивал из стопки по своему аппетиту, закусывая соленой капустой, которую несла хозяйка за главой дома.

Гармонист сел на западню к печке согреть руки, женщины спели «Белым снегом», «Напилася я пьяна», собрали со стола остатки еды, четверть с недопитой самогонкой и отправились дальше, поблагодарив хозяев и пообещав вернуть завтра пустую бутыль…

В летние месяцы приходилось рано, у закрытого ещё магазина, занимать очередь за хлебом. Хлеб из Чада не возили, обходились тем, что выпекали на сельповской пекарне. Ах, какой это был хлеб! А почему рано? Надо в 7 часов купить хлеб, успеть собраться на работу в колхозную бригаду, в школу на отработку или на свой покос. Некогда было утром прохлаждаться!

Только бабушка дотрагивалась до меня рукой, я тут же соскакивала с постели, открывала трубу печную, одевалась быстро и бежала к магазину. Бабушка была парализована и сама не могла достать трубу. К магазину всегда прибегала в первой тройке. Иногда вперед меня приходили дежурные технички из школы. И начинались разговоры про село, про жизнь, мне было очень интересно слушать взрослых – школа жизни.