Он выходит из электрички. Он спускается с платформы. Идет через поле: овес. Приближается к деревне, дорога спускается. Небольшая речка, деревянный мост, потом в горку и снова поле: рожь. На дороге толстым слоем лежит пыль. Каждый шаг вздымает облачко серого праха. По пыли славно бегать босиком. После дождя пыль превращается в грязь. В лужах-вымоинах мелкий мотыль и головастики. Вот и участки видны. Высится водокачка. Серый дощатый забор. Массивные деревянные ворота, выкрашенные в коричневый цвет. Он подходит.

Нет, это не Стеклов!

Небольшого роста, соломенная шляпа, светлый костюм, суетливая походка, мелкий шаг. В руках портфель и авоська.

Это Еремеев! Он везет продукты. У него красное одутловатое лицо, толстая, низенькая жена. Двое детей. Одноэтажный дом: веранда, две комнаты. Он не любит дачу…

А Стеклов не приехал.

«Гости съезжались на дачу» – трудно оценить себе весь ужас этой фразы, если она из литературы переходит в реальность, когда гости съезжаются на дачу к тебе, даже если это дача академическая, то есть большая, с удобствами, а не забор, грядки, компостная куча, соседи, плохой душ.

Гости съехались на дачу. Прибыли в старый просторный дом.

Посуда, шашлыки, дети, собаки, светские беседы. Чай.

Светские беседы я особенно люблю.

И все говорят: как хорошо, как тихо, спокойно!

Только уединишься с книжкой или компьютером – кто-то пришел. Выходные – просто ад.

Но дух дышит, где хочет, и именно здесь, в типовом доме сталинских времен для просвещенной советской элиты, меня посетило лирическое вдохновение.

Кто не писал стихов, тот вообще ничего не писал. Стихи – это обязательно. Поэтом можешь ты не стать, но вот стихи писать обязан. И я скажу честно – стихи я писал. Просто так и на случай. И даже почти на заказ. Некоторое время я подбирал тексты для «Релакс ФМ». У них была рубрика – между музыкальными композициями – небольшое стихотворение. Просто стихи, без указания автора. Стихи должны были отвечать ряду требований, точнее, не должны были быть ни унылыми, ни веселыми, ни злободневными, ни социальными, ни тревожными, ни задорными, ни дневными, ни ночными – короче говоря, любая маргинальность исключалась. И вот в поисках подобных произведений я прочесывал русскую лирику. Процесс явно напоминал операцию выхолащивания. Выяснилось при этом, что наибольшее количество образцов кастрат-поэзии приходится на период рубежа XIX–XX веков. Когда я окончательно устал от этого занятия, я решил, что в соответствии с заданными рамками мне легче самому сочинять стихи. Я придумывал поэтов-декадентов (Полина Ланина, Жанна Деборская, Владислав Томский), писал за них стихи и сочинял себе на забаву их биографии. В мыслях моих было издать сборник релакс-поэтов (с биографическими очерками, разумеется). Но потом как-то стало скучно и бессмысленно. Все-таки времени на поиск текстов уходило меньше, чем на их сочинение. А главное – не было вдохновения.

Теперь я знаю, что такое вдохновение.

Дело было так. Академическая дача, очередные гости, шашлыки, вечер, ночь, разговоры. Наконец, все угомонились. Я пошел спать, но было мне неспокойно. В голове настойчиво звучал мотив известной песни «Позвони мне, позвони», и на него ложились слова. То есть сначала просто что-то ложилось, а слова возникали потом. Короче говоря, уснуть я не мог. Я встал в рассветных сумерках и пошел курить. Кругом лес (точнее – иллюзия леса), высоченные елки, дубы, осины, птички поют. И вижу, по елкам скачут белки, играют и веселятся. И вот тут вдохновение и пришло. Я записал стихи на салфетке и, успокоенный, лег спать.