– Боже, как это всё ужасно, – она рыдала, обхватив меня, хоть это сложно – замкнуть руки за моей спиной. Я неловко гладил её, утешал, как мог и старался быть искренним. По правде говоря, не было мне дела до Михеича, хотя только из-за него мы с Эллой почти через четыре года после расставания всё-таки оказались в постели вместе. Я так часто возвращаюсь в памяти к той ночи, как будто она длится до сих пор, будто она до сих пор не кончилась.

Их спальня. Я стучусь, прежде чем войти. Ей моя шутка не нравится. Мы валяемся на их супружеской постели и до рассвета не можем наговориться. Элла рассказывает про будущее с восторгом, описывает наш с ней загородный дом у озера, наших двух огромных котов Йосю и Франсика, нашего сына, похожего на меня, и дочь, такую же красивую, как она. Я хоть и слушаю её, но не вдумываюсь в слова, а ловлю только звуки и интонации, она утаскивает меня в свою полуночную песню, убаюкивает и усыпляет. А потом Элла, полностью обнажённая, подходит к широкому окну, выходящему на север, на Манежную площадь, и настежь распахивает его. Студёный воздух, ворвавшийся в комнату, не отрезвляет меня. Некурящая Элла вдруг закуривает, отводит волосы за уши, чтобы не попали в пламя, а я просто смотрю внимательно, стараясь не моргать, и только всё мну простыню, ставшую в моей руке податливой и влажной.

Уже под утро она показала мне гостиную с высокими потолками, со статуями античных богов меж стройных колонн. Посередине залы стоял огромного размера рояль.

– Не знал, что Михеич играет, – усмехнулся я.

Она ходила за мной по пятам, словно боялась, что я развернусь и уйду или просто не хотела оставаться совсем одна. Можно подумать, она не догадывалась, что у меня никогда не хватило бы духу так поступить ни с ней, ни с самим собой.

– Он и не играет, это – часть декора.

Я, весь ещё полный нашего приятного тепла, подошёл к инструменту, погладил его и бережно открыл клап: нетронутые белоснежно-чёрные клавиши разбежались по расширенной клавиатуре, девяносто клавиш вместо стандартных восьмидесяти восьми.

– «Бехштейн» – часть декора?

Фа диез отскочил от стен и звонким эхом прокатился по холлу. Элла присела на краешек кресла и попросила меня сыграть. Я сел на банкетку, рукой отрегулировал высоту, пробежался пальцами. Давно не играл.

– Немолодой и расстроенный.

– Ничего, – она улыбнулась.

– Это я про себя.

Я взял несколько аккордов. Странные ощущения накатывали: я находился в квартире Михеича, сидел за его роялем, к которому он никогда бы и не подошёл, играл для его жены, не осознавая, что она его жена. За окном светало, и я негромко запел:

– Ты у меня одна, словно в ночи луна. Словно в степи сосна. Словно в году весна, – выразительная пауза. – Нету другой такой. Ни за какой рекой. Нет за туманами. Дальними странами…

Я повернулся через плечо, заслышав негромкие всхлипы: она плакала, сжавшись в большом кресле. Мне вдруг показалось, что я большой и сильный, а она маленькая, запутавшаяся в своих эмоциях, девочка, поэтому я встал и обнял её. Что сказать? Время остановилось. Я лишь выдавил из себя что-то типа «Ну чего ты…»

– У тебя такой потрясающий слух, – сказала она сквозь рыдания.

Тут я растерялся и задал вопрос, который прозвучал просто и, на мой взгляд, уместно:

– Почему ты сейчас не выйдешь за меня?

Элла повернулась, и её синие глаза наверняка отразились в толстых стёклах моих очков, такие они были яркие в тот момент.

– Я очень тебя люблю. Ты освобождаешь меня от самой себя. Только дай мне немного времени, хорошо?

Я промолчал. Что ответить? Она в сложной ситуации, её, да и меня тоже тревожит, как на это посмотрят наши друзья и семьи. Однако думать и взвешивать можно всю жизнь, а мне требовался ответ прямо сейчас. Я был уверен в нём, теперь меня интересовал только вопрос «когда?» Тогда я благородно решил подождать и даже не спрашивать, сколько именно времени на это потребуется.