– Он смеется над нами, – сказала Зита.

– Он притворяется, – отозвался Йерве.

– Он пьет, – подметила Зита со страхом.

– Ничего страшного, – успокоил ее Йерве, вовсе не будучи спокойным. – Минута слабости не свидетельствует о бессилии.

Объявили фуршет, и лакеи сняли крышки с медных, серебряных и фарфоровых блюд.

Франкские сыры, фламандские сельди, каталонские кремы, ниппонский рис, римские антипасто, чжунхуйские макароны, баварские сосиски, чешские пампушки, сиамские креветки, лаосские грибы и еще много всякой всячины были способны удовлетворить самые требовательные и самые изысканные вкусы.

Аристократическое собрание выстроилось в очередь за лакомствами, вооружившись вилками и тарелками. Несмотря на попытки сохранять благородство, все же кое-где можно было услышать приглушенное: «Кто здесь крайний?», «За мной уже занял тот господин, в малиновом берете. Он скоро подойдет», «Сударыня, ради бога, не толкайтесь, как таран» и «Как вы полагаете: позволительно ли просить добавки?».

Переговорить с Фриденсрайхом с глазу на глаз не представлялось никакой возможности, потому что сразу шесть человек поднесли ему тарелки с яствами. Трое из них были женщинами, один из них был дюком, а пятым оказался сам Иоганн-Себастьян Шульц, которого нетрудно было узнать по форме парика. Кем был шестой господин, Йерве понятия не имел.

Группка оживленно беседовала, периодически разражаясь взрывами хохота. Дюк, судя по тональности его смеха и по тому, что присутствие Шульца, травившего несколько скабрезные анекдоты о матросах и русалках, более не вызывало его раздражения, опрокидывал десятую рюмку полугара, а может быть, даже и одиннадцатую.

Фриденсрайх фон Таузендвассер не смеялся, но, судя по движению его руки, сновавшей от тарелки ко рту и обратно, в полной мере отдавал дань деликатесам.

В одной из женщин, толпившихся вокруг маркграфа, по голосу и серьезному тону Йерве узнал ректора Марию-Терезию.

– Сударыня, я имел честь танцевать с вами, – Йерве подошел к ученой даме и поклонился. – Разрешите поинтересоваться: как обстоят в наши беспокойные времена дела с образованием благородных девиц?

Госпожа Шпрехензи-Дойч тяжело вздохнула и с удовольствием пустилась в разглагольствования на наболевшую тему. Она поведала Йерве о трудностях набора штата сотрудников; о расхожих предрассудках, касающихся женского склада ума, усложняющих преподавание таких предметов, как арифметика, геометрия и астрономия; о прискорбной спешке студенток выйти замуж, что усложняет получение ученой степени; об усилиях, в течение нескольких столетий прилагавшихся философской академией, во имя истребления из самих студенток тяги к обычаю права первой ночи, и о непослушании учениц из низших сословий, до сих пор предпочитающих учебе поиск богатых покровителей.

– Женщине нужен покровитель, – очень громко и выразительно сказал Йерве, чем вызвал возмущение эмансипированной дамы.

Фриденсрайх повернул голову, оторвав взгляд от незнакомого господина, повествующего о подвигах очередной позапрошлогодней битвы с кунигаем Гаштольдом, правителем Авадлома.

– Я не ожидала от вас, юноша, такой узости взглядов, – поджала губы госпожа Шпрехензи-Дойч. – О вашей хваленой просвещенности ходят слухи по всему Асседо и окрестностям. Неужели молва ошибается на ваш счет?

– Женщине нужна помощь, – отчеканил Йерве, ничуть не смутившись. – Женщина – одинокое и слабое создание, отданное на милость патриархального общества, и она боится открыть правду о себе сильным мира сего.

Маркграф поперхнулся корнишоном и приложил салфетку к губам.