Тут Йерве замолчал, поскольку к глубокому своему разочарованию пришлось ему признать, что в этих материях был он недостаточно сведущ. Древние эллины занимали его воображение намного больше неугодных никому иудеев.

– Как положено встречать субботу, Зита? – спросил Фриденсрайх.

Скрипнуло окно под натиском яблоневых ветвей. Горячее дыхание реки Эбро зашевелило волосы. Златотканый гобелен со старинной вязью заколыхался на восточной стене.

– Сперва следует зажечь свечи, это я точно помню, – промолвила Зита нерешительно.

– Снабдила ли нас баронесса свечами?

Йерве покопался в коробе, извлек две свечи и огниво.

– Одной достаточно, – сказала Зита. – Незамужней женщине следует разжечь одну.

И снова себе подивилась.

Фриденсрайх взял свечу из рук Йерве.

– Зажигайте, сударыня, я подержу.

Зита опасливо на него покосилась.

– Вы христианин, господин фон Таузендвассер.

Брови, как крылья черной чайки, свелись над безупречно выточенным носом потомка берберов, визиготов, остготов, одного викинга и всей Золотой Орды.

– Это всего лишь свеча, – сказал Фриденсрайх. – Источник света необходим каждому путнику. Вечереет. Зажигайте свет.

И будто в подтверждение словам, в потемках, просветлевшие глаза маркграфа, как две луны, озарили повозку, затерявшуюся в нигде.

Повозка дернулась, покосилась, запнулась на ухабе, бросила Зиту на Фриденсрайха. Плечи соприкоснулись, локти и тот промежуток между ребрами, у которого нет названия ни в одном человеческом языке, но всем известно, что от него произошло.

Дыхание Зиты прервалось. Ее собственные глаза потемнели. Зрачки расширились. Щелкнула кремнем о кресало. Зашипел фитиль. Затрепетало пламя.

Зита закрыла лицо руками и зашептала на нездешнем языке слова старинного обряда:

– Благословен Ты, Царь Вселенной, освятивший нас своими заповедями и повелевший нам зажигать свечу Священной Субботы. Подари мир этим господам, благополучие и всяческое процветание.

Джоконда перекрестилась.

– Что же дальше? – спросил Фриденсрайх, устанавливая свечу в горлышко откупоренной бутылки.

– Дальше… я плохо помню…

– Существуют вещи, которые забыть невозможно. Вспоминайте, Зита.

Встали мужчины и женщины в белых одеждах, чтобы приветствовать Царицу Субботу, – головы покрыты. Кубок вина наполнился мадерой, а дом – сакральной тишиной. Лишь только старый сад шелестел ветвями. Лишь только фонтан журчал в патио. Лишь только пламя десятков свечей потрескивало на каменном подоконнике. Лишь только ангелы стучали в двери. Лишь только сердца детей отбивали ритм еще непрожитых жизней, и всех жизней, прожитых до них.

Слова старинной молитвы полились из уст старика. Справа налево, справа налево – слова. Передавалась чаша из рук в руки по кругу поколений, который не разбить, который не прервать. Испили все из чаши благодатной. Разломал старик хлеб. Поцеловал в лоб всех по старшинству. Благословил. Застыло дыхание мира, и величественной поступью, в одеянии из света и золота, Суббота вошла в Сарагосу.

– Придержи коней, Оскар!

Фриденсрайх застучал в стенку повозки. Колеса заскрипели. Лошади заржали. Колымага встала посреди ночной степи.

– Что вы делаете, мсье? – воскликнула Джоконда.

– Встаю, – сказал Фриденсрайх. – Сколько может человек просидеть на одном месте? Выходите и вы тоже.

– Какая глупость! – не унималась мадам де Шатоди. – К чему вся эта чертовщина? Выходите, если вам так угодно, а я остаюсь здесь. Снаружи холодно и опасно.

– Сударыня, вы в самом деле слишком много времени потратили в нашей Богом забытой провинции, что заставило вас позабыть все правила этикета. Позвольте вам напомнить, что кавалеры пропускают дам вперед.