«А что мне, по-твоему, делать? Ты совершенно беспомощен и ведешь себя так, словно меня и нет совсем! Разве плохо уметь играть на рояле?»

– Придумала тоже!

«Ко всему прочему ещё и Мария твоя…».

«О, боже! Мария!» – Платов застонал. Лучше бы не вспоминала. Конечно, можно считать, что в мужчине есть нечто от женщины, а в женщине – от мужчины, но не до такой же степени!

Он не замечал, что плетется по самой грязи, что ботинки намокли, а брючины забрызгались до колен.

– Ты не боишься, что плохо кончишь?

«Вообще-то не хочется нас с тобой приравнивать к приматам, но именно с них и стоило начать. Животные тоже бывают умными и глупыми…»

– Почему «тоже»? Ты без оскорблений не можешь?

«…Это знали Бюффон и Кондильяк, Ламарк и Дарвин, разумеется. Последний и сказал, что утверждение, отрицающее постоянное усовершенствование животных в своих способностях ума, ни в коей мере не может считаться серьёзным. И всё потому, что существуют прямые доказательства противоположного. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Ведь ты решил сразу, что мозг твой болен. Я утверждаю обратное: он выздоровел! Да-да, выздоровел от продолжительного летаргического сна. Почему так случилось – предстоит узнать. А ты собирался к врачу! Не помогут ни этологи, ни физиологи, ни генетики вместе взятые, они не способны разобраться в теперешнем механизме осуществления рассудочного акта. Понимаешь?»

Совсем запутавшийся Ефим поднял голову от тетрадки и растерянно огляделся.

Уже сгустились сумерки. На небе, на фоне немногочисленных и неярких вечерних звёзд живо сияли три звезды. Платову не составило труда вспомнить их названия: Регул из созвездия Льва, оранжевый Арктур из Волопаса и ниже – голубоватая Спика, альфа Девы.

«Осторожно!» – вдруг прозвучало в голове Ефима, и он не стал размышлять: голос ли это странного существа, родившегося в Правой, остановил его, или предчувствие, некое иное, далеко отличное от человеческого зрения обнаружило близкую опасность.

Прячущийся в кустах Митяй был в кирзовых сапогах, телогрейке и надвинутой на глаза кепке, весь он был красноватый, словно облитый фосфоресцирующей краской.

– Можешь сидеть там, если тебе нравится, – разрешил Ефим гостеприимному дачнику.

– Вот ещё одно подтверждение! – воскликнул Жмуров и, деланно посмеиваясь, вышел на тропинку. – Уже и в темноте видеть научились. Вот… – замялся он, озираясь, – а очки для конспирации носишь. Решил приглядеть за тобой. Неровен час, приключится что. Окосел ты, братец… Или придуряешься?

– Лучше бы на машине подвёз, всё бензин бережёшь, – мрачно заметил Платов, отступая к большой берёзе.

– Я пьяным за руль не сажусь, – вздохнул Митяй, засунул руки в карманы и начал шаг за шагом приближаться к собеседнику. – Сам знаешь…

– Что?

– Ну… Руки-то тебя не беспокоят?

– Руки? – повторил Платов, напрягаясь. Все верно. Рыжий чёрт всё знает. И сейчас кое-что прояснится.

– Они самые, – покачал головой Митяй. – Раздвоился, значит. Это хорошо, главное, чтобы ты не сдвоился обратно, благодаря своей природной цельности. Натура у тебя, говорят, такая особенная. Трудно тебе мешать. Силен ты, кореш. Единым можешь стать, всемогущим. Завидки берут. Хоть бы и мне мозги вправили. Меня бы они боялись!

– Кто?

– Во, а ты не знал? – показал Митяй на звёзды. – Одним хочется жизнь нашу переделать, людей к счастью приобщить. Ну, эволюцию поторопить, значит. Ты знаешь. А другие мешают: рановато, говорят. Совести, считают, у нас нету. Мы только что проклюнулись, птенчики. И никак нельзя петухами раньше времени становиться.

– А ты с теми, кто мешает, – подделался под ложную благодушность «кореша» Ефим. Глаза Жмурова на мгновенье округлились.