Мы с ним в ладу.

Другое время,

Другие песни…

И на нас

Он не поскачет.

Помню, с юга

Когда сюда пускалась в путь,

Я торопилась, как на друга,

Скорее на него взглянуть.

Ведь он не только здешний, местный,

Он – общий, он – для всей страны.

Он сердцу каждому известный,

Мы все сберечь его должны.

Что мог он оживать, то сказки.

Но станет он еще родней,

Спасенный нами от фугаски,

От всех напастей этих дней.

Она – бойцу:

– Мне бы хотелось

Понятье дать, каков на вид…

Но, знаешь, главное, чтоб целость

Он сохранил…

А конь-то взвит…

А сам-то он рванул уздечку!

Ну, прямо, видишь наяву

Вдруг, будто маленькую речку,

Он всю перелетит Неву.

С таким бы в бой!

Его ни минам,

Ни танкам не отбросить вспять,

С таким – овладевать Берлином,

Брать у врагов за пядью пядь

И день отпраздновать победный.

А, впрочем,

что прибавить мне,

Коли написан – Всадник медный –

О нем и о его коне.

И ведь не вечно дальнобойным

Калечить мирные дома,

Конец бывает всяким войнам,

И из песчаного холма

Он выйдет, встанет пред глазами,

Не век скучать ему.

Дай срок,

Опять его увидим сами,

Поймешь тогда, кого стерег.

Коль доживем, так будем рады

Припомнить этот разговор.

Прощай!

– Куда ж ты под снаряды?

– Так до каких стоять мне пор? –

И, подтянув шинели пояс,

Упрямым шагом, молодым

Идет…

Над ней, гремя как поезд,

Летит снаряд.

И взрыв.

И дым.

Прошло три года.

Я не знаю,

Нашла ль она ей нужный дом.

Дорога дней стремилась к маю.

Нева очистилась. Со льдом

Простились радостные глади

Вод пробудившихся весной…

Бывают в жизни, как в балладе,

Возвраты темы основной.

По той же набережной та же

Шла девушка.

Был воздух чист.

И странно было вспомнить даже

Снарядов треск, фугасок свист.

Всю мощь возможных в мире звуков

Собрав в один громовый шквал,

В те дни пути к рейхстагу Жуков

Огнем и сталью пробивал.

А тут, как бы летя, машины

Проскальзывали во весь дух.

По скверам мирных лип вершины

В прозрачный одевались пух.

В вечернем солнце розовели

Мосты, фасады и река…

Дошла ль она тогда до цели?

Встречала ль после моряка,

Иль так и не дождалась вести?

От дома сохранился ль след?

Мать моряка на том же ль месте?

А девушка средь этих лет

Тропинками прошла какими?

И кто она сама, стрелок,

Сапер, разведчик?

Что за имя

У ней?

Весь этот узелок

Зачем распутывать?

И мысли

Ее в тот вечер каковы?

Заботы ли ей сердце грызли,

Надежды ль звали?

Головы

Не поднимала…

Что за гомон?

Шумят, толпятся, крик ребят.

Стучат, как будто в доски ломом,

Лопаты землю теребят.

Да это же его на волю

Высвобождают.

Я же здесь

Спасалась.

Как же я позволю,

Чтоб без меня?

Почти что весь

Он виден.

Здесь же мы под громом

Дежурили, два пришлеца,

Как будто в городе огромном

Лишь два оставшихся жильца

Мы берегли его.

А он-то,

Он нас берег.

– А, ну-ка, дай,

Лопату, что ли!

Я же с фронта,

Ну, шевелись, а не гадай! –

И вот она у самой шеи

Коня, на выступе земли

Стоит, как на краю траншеи,

И видит,

как в тот миг могли

Те, кто работал там, вплотную

Увидеть

этот ясный лоб

И этих глаз грозу родную,

Их суд, что выше всяких злоб,

Всю волю этих грозных складок

У рта,

весь вихрь его лица.

Всю мощь, которой нет загадок

И нет преград, и нет конца!

И, как бы в лик России глядя,

Она, невольно вздрогнув вдруг,

Шепнула,

чуть коня погладя:

– Мы победили.

Здравствуй, друг!

Средь пестрых клумб играют дети.

Присядь, коль хочешь, на скамью.

Вот – он парит в вечернем свете,

Стремясь вперед, поправ змею.

Мы в обновляющемся мире.

Нам – жить, работать и любить.

Земля – родней нам, небо – шире

Теперь.

А как с рассказом быть?

Воображенье обнимало

Меня, и отбивал я такт.

Но не прибавил я нимало.

Все это

– вправду было так.

Повесть

Кооперативное издательство писателей

«Никитинские субботники»

Москва – 1928