Какую давку,

Какую беготню вокруг

Птенцы классических, реальных,

Коммерческих и прочих школ

Подняли. Как пылился пол

На вечерниках танцевальных.

Заваривались пикники.

Сгонялись отовсюду лодки.

И стали чрезвычайно ходки

Прогулки ночью у реки.

Что гимназисты? Не хотите ль

Узнать – то каждый подтвердит –

Студент, затянут в белый китель,

И тот бродил понур, забит.

И начал мазать мимо лузы,

Хотя мелил исправно кий.

Что делать? Всякий вязнет в узы

Любви. Сильна игра стихий.

Но ежели разоблаченья

Пошли, то выложим сполна –

И Лугин был ценитель пенья.

Короче, – ни еды, ни сна

Два месяца. Напрасны охи

Родителей. Хоть злись, хоть плачь, –

Не ест. Рассеян, лоб горяч.

И даже с символизмом плохи

Дела.

И вдруг, скажите, он

В спектакль домашний вовлечен.

Кто не играл…

Но будем кратки.

Нет! Лирику тут не неволь.

Кто в юности пред словом «роль»

Не трепетал, кто, по тетрадке

Вызубривая трудный стих,

Не оглашал трущоб лесных

Басистым рыком, не коверкал

Лицо у зеркала, кому

Хоть раз не открывалась дверка

В сценическую полутьму,

Кто хоть на миг не слыл актером,

Кому черты не метил грим,

Кто застилающимся взором

Не зрел, как вздернут перед ним

Кусок холста, и на помосте,

Теряя голос, монолог

Не начинал, не чуя ног, –

Тот не поймет…

Рассказы бросьте.

Тщетна воображенья прыть.

Все это надо пе-ре-жить!

Отрывки Гамлета. Почтенно

Заданье. Но и тут как раз

Судьба насолит непременно.

– Какой он к чорту Фортинбрас?

Иль, правда, не хватает роста

Ему. Ведь он же – Гамлет! Просто

Интрига явная видна.

Увы! Офелия – она.

Попробуйте, его оденьте

В плащ. Он сумеет…

– Башмаков

Не износила –

Что в студенте

Нашли? Не голос – трубный рев!

А главное…

– Ишь, льнет. Ишь, вспучил

Глаза.

Еще посмотрим. Ну-с!

Влюбляться в этаких-то чучел!

Нет, у нее прескверный вкус.

Спектакль. Кленовые гирлянды

Увили столбики веранды.

На стульях суетня, галдеж.

Хохочет зычно молодежь.

Толкаются. Куда? Не лезьте!

Родители на первом месте.

Гитар и балалаек хор

И щебет мандолин упругий

Выбренчивает, яр и спор,

О том, как Стенька правил струги.

Звонок гремит. С трудом уже

Оттянут занавес. Знакомых

Тьма. Тут заметят каждый промах.

– Тсс. – Начинают. – Сядьте же!

Клянусь, Офелии милее

Я после не знавал и сам.

Как шли к волнистым волосам,

О, нет, не лилии – лилеи.

И угловато-робкий жест

Рук загорелых, – чуть неловкий.

За этой худенькой головкой

Мы, не дыша, следили с мест.

Когда ж запела… В тонком звоне

Протяжных слов – простая боль.

Мы били яростно в ладони.

Мой бедный Лугин. Скомкав роль,

В смешном костюмчике, с горячим

Лицом, измазан гримом, в сад

Сбежал, где липы шелестят.

Нет, он не разразился плачем.

Но Тютчев прав.

И кто же вновь,

Борясь, «в избытке ощущений

Не ведал ваших искушений,

Самоубийство и любовь».

Но после пьесы…

– Строг порядок

В обслуживаньи дачных муз. -

И обязательный припаток -

Дивертисмент.

На всякий вкус

Таланты прорывались разом.

Один комическим рассказом

Взбодрит. А тот – мастак большой

По части пения «с душой».

Девицы – ленточки, румянец

Во всю щеку, стан строен, крут -

Такой малороссийский танец,

Что только рябь в глазах, – загнут.

И Лугин? Он-то что? Его ведь

В афишке нету. Вот сюрприз.

Каким молебном славословить

Богинь искусства вышел.

Вниз

Глаза опущены. У стула

Стал. После вскинул в потолок

Лицо. Читает. Чуть сутуло

Склонен. Стихи. Какие? – Блок.

Так в омут прыгают с размаха,

Бросаются в горящий дом.

Ему сегодня не до страха.

Он гиб. Все сотрясалось в нем.

И не слова, но звонкий молот

Бил в горле.

Сбоку на скамью

Марина села.

– Жизни холод

Увел Офелию мою. -

И, право, слышал он едва ли,

Как мы шумели, вызывали,

Он не искал наград у нас,

С Марины не спуская глаз.

Уже белело утро. Баржи

По стали светло-серых вод

Влачил лениво пароход.