– Понимаешь, – Коля попытался говорить уверенно, но мысли разбегались и путались – всё-таки удар по голове не прошел даром, – за нами могут матвейцы прийти. И если я здесь… в смысле, если я буду здесь…

– Понятно, не продолжай.

Вероника посмотрела на парней и спросила:

– Они знают где вы? Шли за вами?

– Нет, – ответил Антон. – Те, с кем мы схлестнулись, уже никуда не пойдут. Но Матвей просто так смерть пятерых своих не оставит. Он будет землю рыть, чтобы нас отыскать.

– Ни фига себе! – в один голос воскликнули братья, которых Антон в подробности до сих пор не посвящал. – Вы вдвоём завалили пятерых?

– Не орите – вас на улице слышно, – шикнул Антон и искоса посмотрел на Веронику.

– Мне тоже интересно, – спокойно пояснила она. – И не думайте, что вас сдам – я этих выродков люблю не больше вашего.

– Да рассказывать-то особо и нечего, – пожал плечами Антон. – Матвей, оказывается, издал указ, запрещающий владение огнестрелами. Совсем оборзел, пророк хренов. Вот эти пятеро к нам и пристали – мол, мы им арбалет должны отдать. Слово за слово, я опомниться не успел, а Коляна чуть не пристрелили – хорошо, что он успел первым. Классный арбалет Михалыч сделал – представляете, болт прошел навылет и ещё второго ранил. Вот его-то я и оприходовал, пока Коля с остальными разбирался.

– Так он один… четверых? – округлил глаза Санёк.

– Ну-у, – протянул Антон, – скажем так: четверых с половиной, если считать того, что с болтом в брюхе. Правда, двое после него еще шевелились, пришлось добавить им обухом. А чего ты хотел? – вскинулся он, заметив удивленный взгляд Николая. – Чтобы они болтать начали? Нет уж. Собаке – собачья смерть.

Антон говорил о человеческих жизнях, как об очках в шахматной партии – отстранённо, будто только для информации, подумалось Николаю. Да, ожесточились за год люди Усть-Лимана, очерствели, всё первобытное, что скрывалось где-то глубоко, повылезало наружу. Вот разве мог он ещё год-полтора назад подумать, что зарежет троих и не будет после этого испытывать ничего, кроме удовлетворения? Коля, конечно, не знал, как бы он себя чувствовал, доведись ему отнять жизнь обычного человека, но полубезумные фанатики под руководством Матвея не вызывали у него ничего, кроме отвращения и брезгливости. Возможно, поэтому он сейчас и не терзался угрызениями совести. А чего мучиться, если внешне человеческие существа с мозгами, промытыми лживыми проповедями самозваного пророка, людьми больше не являлись? Даже кровавые стражи границы и те честнее – они хотя бы не прикрываются высшими устремлениями и моралью.

Тут же вспомнились рассказы очевидцев о том, как озверелая толпа адептов нового учения во главе с самим Матвеем устроила террор на востоке посёлка, выискивая укрывшихся бандитов Витька, а заодно сжигая дома тех, кто осмеливался хотя бы на словах перечить "великому учителю". Сколько тогда народу погибло? Тридцать человек? Сорок? Сгорели в домах заживо, скончались от побоев, замёрзли, связанные, облитые водой и брошенные на снегу. Матвейцы тогда тоже потеряли человек десять – не все жертвы безропотно принимали смерть. Потом адепты схлестнулись с "бригадирскими" – людьми Ивашова, бывшего главы Усть-Лимана, отчего обе стороны изрядно пострадали. На долгих четыре месяца в посёлке воцарилось неустойчивое спокойствие. И вот, пожалуйста, опять этот безумец взялся наводить свои порядки. Нет, Коля ничуть не жалел о содеянном. Единственное: как бы матвейцы за ним и Антохой не пришли. Полина Степановна и Ксюша могут пострадать.

– И тут Колян его р-раз! А потом еще! – донесся до Николая голос Антохи, который продолжал живописать их эпическую битву. – Этот так и остался лежать, а последний Коляна давай обрабатывать. Здоров был, что твой бугай. Кулаки у него: вот такие! С мою голову размером. Понятно, что Колька поплыл. Но потом как заорет! И в шею его ножом – раз! Не знаю, как исхитрился. А потом и сам опал, как озимые. А бугай тот ножик выдернул, отбросил, и ну Коляна ногами охаживать. Кровища с него как из крана, но стоит, падла. Живучий попался.