День, час, сутки – эти временные единицы связаны с движением Солнца, измеряются его перемещением по небосклону. Однако скорость этого перемещения, проницательно замечает Августин, могла быть и другой, и, следовательно, разбиение этого видимого прохождения светила по небосклону на двенадцать дневных часов и двенадцать ночных есть условность, созданная, несомненно, нами самими для удобства счета. Ведь временем мы измеряем не только движение, но и покой. Говорим, например, что такое-то тело стояло столько-то.

Платоновский космический Ум, Бог, в «Тимее» создающий космос и богов рангом пониже, так сказать, которые в свою очередь создают людей, это всеобъемлющее существо, пребывающее в вечности, теперь в христианстве становится немного более понятным, как бы ближе к человеку. Однако способность пребывать в вечности, говорит Августин, у него осталась, как и способность создать этот мир. Но если Бог сотворил мир, то сотворил ли он время мира? Как соотносится время и вечность?

«Длительное время делает длительным множество преходящих мгновений, которые не могут не сменять одно другое; в вечности ничто не преходит, но пребывает как настоящее во всей полноте; время как настоящее, в полноте своей пребывать не может»[38].

Совершенно ясно, что Бог пребывает в вечности. Но что такое это преходящее, не имеющее локализации настоящее, как быть с ним? Что же делал Бог до сотворения мира? – приходит ему на ум коварный вопрос. И, поразмыслив, Августин отвечает так:

«Если под именем неба и земли разумеется все сотворенное, я смело говорю: до создания неба и земли Бог ничего не делал. Делать ведь означало для Него творить»[39].

Если бы Вседержитель пребывал во времени, напрашивается еретическая мысль, то Он мог бы создать этот мир на год, на целый век раньше или позже, чем создал. Но сама такая постановка вопроса абсурдна, потому что Бог есть делатель (operator) самого времени. Как и все остальное, время есть Его произведение. До акта творения не было веков, «учрежденных» Богом.

«Если же раньше неба и земли вовсе не было времени, зачем спрашивать, что Ты делал тогда. Когда не было времени, не было и „тогда“… Всякое время создал Ты, и до всякого времени был Ты, и не было времени, когда времени вовсе не было»[40].

Мир создан непосредственно вместе со временем, в нем время начало идти с момента его создания. «Так что же такое это таинственное произведение Господа?» – спрашивает Августин. И почему оно так неуловимо? Мы употребляем его в разговоре постоянно, как самое привычное слово. «Если (в дореволюционном русском переводе здесь употреблено слово пока. – Г. А.) никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что такое время; если бы я захотел объяснить спрашивающему – нет, не знаю»[41].

Мы говорим о долготе и краткости времени, о длительности прошлого, продолжает Августин. Но что значит долгота и краткость, как они измеряются? Ведь совершенно явственно, что мы измеряем время. Что же мы в нем измеряем, если никак не можем уловить его суть? Оно разбивается на прошлое, настоящее и будущее. Первого уже нет, третьего еще нет, настоящее неуловимо, непрерывно проходит. Время, становясь из будущего настоящим, выходит из какого-то тайника, и настоящее, став прошлым, уходит в какой-то тайник. Тем не менее не можем же мы измерять какую-то иллюзию, следовательно, время есть некоторая реальность. Реальностью можно назвать и прошлое, которое было когда-то настоящим, и будущее, которому только предстоит стать настоящим. Каждый из нас прошедшее несет в своей душе, вспоминает о нем. Будущее видят люди, обладающие способностью предсказания. Значит, все три ипостаси времени существуют на самом деле, имеют не мечтательное бытие.