Чем же можем мы считать место? Имея подобную природу, место не может быть элементом или состоять из них, будь они телесные или бестелесные: ведь оно имеет величину, а тела не имеет; элементы же чувственно воспринимаемых тел суть тела, а из умопостигаемых [элементов] не возникает никакой величины[33].
Оно не есть причина существующих вещей во всех четырех смыслах, которые можно вложить в понятие причины: оно не есть материя существующих вещей, так как из него ничего не состоит, ни форма и определение предметов, оно не есть цель и не приводит в движение предметы. Да и существует ли оно, а не мыслимое «лишь»? Аристотель вспоминает и критикует Платона, отталкиваясь от того места в «Тимее», где тот (первый из всех мыслителей, говорит Аристотель, до него просто считали: пространство есть нечто) отождествляет место и материю. Нет, это неверно. Место несомненно нечто существующее, но трудноуловимое.
Прежде всего, место имеет низ и верх. Затем оно связано с чем-то, или с материей, или с формой, или с протяжением между краями предмета. Но анализ показывает, что оно не есть ни форма, ни материя, ни протяжение. Как и времен, мест не множество, потому что тогда было бы место места, т. е. часть части и т. д. Оно похоже на сосуд, в котором все находится, но сосуд единственный.
Подобно тому, как сосуд есть переносимое место, так и место есть непередвигающийся сосуд. Поэтому, когда что-нибудь движется и переменяется внутри движущегося, например, лодка в реке, оно относится к нему скорее как к сосуду, чем как к объемлющему месту. Но место предпочтительно должно быть неподвижным, поэтому место – это скорее вся река, так как в целом она неподвижна. Поэтому центр Вселенной и крайняя по отношению к нему граница кругового движения кажутся всем по преимуществу и в собственном смысле верхом и низом[34].
А границы существуют вместе с тем, что они ограничивают, как предмет вместе с местом. Это приводит к мысли, что все находится в конечном счете во Вселенной, но Вселенная – нигде не находится.
А наряду со Вселенной и целым нет ничего, что было бы вне Вселенной, и поэтому все находится в Небе, ибо справедливо, что Небо [и есть] Вселенная. Место же [Вселенной] не небесный свод, а его крайняя, касающаяся подвижного тела покоящаяся граница, поэтому земля помещается в воде, вода – в воздухе, воздух – в эфире, эфир – в небе, а Небо уже ни в чем другом[35].
Таким образом, посередине места находится тело, а не само по себе протяжение. И место находится где-то, а не в месте же, но только как граница в ограничиваемом теле. Так что мы видим, что время и пространство для Аристотеля бесконечно более сложные явления, чем простые свойства объективного мира, что в простоте душевной обыденно мыслим мы, наделяя ими, как неким текучим состоянием, все предметы и все процессы.
За какие-нибудь пятьдесят лет расцвета греческой учености представления о пространстве и времени родились в полном вооружении, как Афина из головы Зевса.
Все греческие мыслители в совокупности создали впечатляющую атмосферу умственной работы и логических исследований, из которой выросли вершины: Платон и Аристотель. Что касается времени, первый дал для него начальное определение, указал на источник его происхождения от некоей «времяподобной» сущности – вечности, второй как истинный позитивист античности оставил в стороне «место рождения», которое о свойствах времени и пространства еще не свидетельствует, зато выяснил их собственную природу, описав их свойства, как понимал.
Однако за те же века практическое наблюдение за звездным небом, планетами, применение этих знаний и их математическая обработка привели уже к математическим теориям измерения времени, к развитию и использованию календарей и хронологий. Рассмотрение истории этой стороны исследований времени и пространства не входит в нашу задачу, как уже говорилось. Следует только заметить, что в обыденном мнении под влиянием распространения астрономических знаний и астрологических теорий достижения Аристотеля упростились и снизились. Время стали понимать как нечто производное от движения, а именно от движения космических тел.