– А тебя, оказывается, поздравить можно, шурин мой дорогой, – говорил Семен, откидываясь на спинку мягкого кресла, – с прибавлением в семействе, а?

– Да-да, – Виктория быстро взглянула на брата, – у нас в семье родилась девочка, но пока еще рано говорить о чем-то конкретном.

– Пусть у тебя все будет хорошо, дядя Андрюша, я за тебя рад, – Илья понимал, что подобное пожелание нужно произносить торжественным тоном, но у него уже не было сил скрывать нетерпение. – Ладно, папу я доставил, а теперь скажите, что хотели, или я пойду.

Воскобейников переглянулся с сестрой.

– Хорошо, раз ты так торопишься… Я, честно говоря, собирался отложить этот разговор, но… Видишь ли, племянник дорогой, у нас тут без тебя произошли разные события – можно даже сказать, случились крупные-прекрупные неприятности, – он снова взглянул на сестру, и та кивнула в ответ на его взгляд.

– Тебе нужно быть осмотрительнее при выборе друзей, сыночек, – с упреком заметила она.

– Ладно тебе, Вика, он еще слишком молод и слишком чист душою, не надо его упрекать ни в чем, – Воскобейников поднял руку, словно хотел защитить племянника.

– Да что случилось, где Оля? – вскочив на ноги, закричал Илья.

– Именно о ней я и хотел с тобой поговорить, племянник. Сядь. Нет Оли, – он широко развел руками и вздохнул, – уехала! И если бы только уехала!

– Я ничего не понимаю, – у Ильи задрожали губы, – она не могла уехать.

– Еще как могла! Ты говорил, что ее мама ни о чем не знает? Что у нее больное сердце, что ей ни о чем нельзя знать, так?

– Ну… так.

– А оказывается, она обо всем давно знала. Приезжала она тут без тебя – такое нам устроила, что век помнить буду, пока жив! – Андрей Пантелеймонович вновь взглянул на сестру, и та поддакнула:

– Да уж! Такое они тут развели с твоей Олей, что мне и полжизни прожить – не забыть! Сколько нервов ушло, сколько сил, сколько денег!

Илью затрясло, он почувствовал, как кровь медленно отливает от его лица.

– Причем тут деньги, вы мне можете нормально рассказать?!

– Ну, раз тебе так хочется, – Виктория изобразила возмущение: – Эта ее мамаша начала грозить, что пойдет в прокуратуру, пойдет к тебе в институт, добьется, чтобы тебя исключили из комсомола – чего только она тут мне не накричала! Мне пришлось терпеть, что я могла ей ответить?

– Ну… она, конечно, могла рассердиться, я понимаю, – Илья виновато опустил голову.

– Рассердиться – ладно, она мать. Но она ведь грозила, требовала!

– Чего требовала? Я ведь сам хочу жениться на Оле, у нас будет ребенок, и изменить уже ничего нельзя.

– Вот тут ты и не прав, племянник, – Воскобейников ласково положил руку ему на плечо, – ей нужно было не это, она требовала денег.

– Какие деньги, за что?

– За то, чтобы не заявлять на тебя и никуда не обращаться, эта женщина потребовала пять тысяч. Маме пришлось дать ей эти деньги, чтобы она не испортила тебе будущее.

– Пять…тысяч? А Оля, что она… что она сделала? Что она сказала?

– Что Оля могла сказать, она еще ребенок и должна слушаться мать. Мать настаивала на аборте, и она согласилась, – Андрей Пантелеймонович грустно взглянул на племянника. – Представь, каково мне было всем этим сейчас заниматься!

– Мы так переживали, – Виктория грустно погладила брата по плечу. – Мы так уговаривали ее этого не делать! Даже Лилечка плакала. Она все просила ее: «Не нужно, отдай мне этого ребенка, я его буду любить, как своего!» Но эту стерву, ее мать, было не переспорить!

– Не надо так, Вика, – мягко произнес Воскобейников, – Нужно уметь понимать и прощать людей. Эта женщина прожила трудную жизнь, одна растила дочь, часто испытывала материальные трудности. Не удивительно, что деньги превратились для нее в главную жизненную ценность.