– Работа подождет, хочешь, я заплачу за потраченное время? Сходим куда-нибудь?

– Нет уж, спасибочки, я занятая.

– А где ты живешь, можно в гости зайти?

– Гостей не прогоняем. Чаем напою, о жизни поговорю, а в остальном – зря только время потратите.

– Да ты строгая, смотри какая! Ладно, хоть чаем напои.

Когда Виктор, выкурив сигарету, вернулся домой, мать с изумлением заметила, что впервые за много месяцев он улыбается.

Узнав, где находится общежитие Тамары, он стал приходить к ней в гости, но дальше чаю и разговоров их отношения не пошли. Девушка была с ним совершенно откровенна и прямо говорила:

– Так я с тобой не лягу, а хочешь – женись. Женой буду верной, о доме позабочусь, а за сына не тревожься – я не злая.

Нина Ивановна была рада – сын повеселел и стал почти таким, каким был до армии. Виктор хотел сыграть пышную свадьбу, но не повезло – накануне дня, на который было назначено бракосочетание, объявили о смерти Брежнева, и директор ресторана, где запланировано было отметить торжество, запретил проводить шумные мероприятия – вернул им даже уплаченные деньги. Поэтому из ЗАГСа поехали домой, и подружки из общежития помогли Тамаре накрыть стол.

Маленький Алеша сидел рядом с отцом, и в маленькую рюмочку ему налили лимонада. Когда он, утомившись от громких и непонятных ему тостов, задремал, Виктор взял его к себе на колени и бережно покачивал, изредка прижимаясь губами к влажному лобику. Кто-то из гостей крикнул, было «горько», но он только замахал руками, указав руками на спавшего сынишку.

– Тихо, потом, не видите – Лешка заснул, не испугать бы.

Вернувшись с Красной площади после похорон Брежнева, Инга Воскобейникова испытывала множество самых сложных чувств. Во-первых, гордость от того, что ее муж был удостоен чести присутствовать при столь важном для жизни страны событии. Во-вторых, удовлетворение – ее новое черное пальто, специально купленное два дня назад по такому случаю, изумительно ей шло, и несколько ответственных работников, в разное время оказавшись подле нее, шепотом восхитились ее несравненной красотой, отвлекшись от скорбных мыслей об усопшем. В-третьих, Инге было по-человечески жаль лежавшего в гробу пожилого, бровастого человека, и она даже всплакнула – горько и по-бабьи, чувствуя себя частью великой страны, – а по возвращении домой подробно описала пришедшей Виктории, как случайно упущенный рабочими гроб гулко стукнулся о землю. Та видела похороны по телевизору, но, все равно, внимала с жадным интересом, по десять раз выспрашивая подробности. Андрей Пантелеймонович, рассердившись на сестру, даже прикрикнул на нее:

– Можно подумать, что мы были в театре, а не на похоронах! Что ты одно и то же спрашиваешь?

– Ой, Андрюшенька, это же историческое событие! Мне хочется запомнить, чтобы потом рассказывать внукам.

– Да Илюшка у тебя еще не женился, а ты уже о внуках думаешь. Между прочим, Филев из министерства тоже был на Красной площади. Ты знаешь, что он без пяти минут министр? – тон Андрея Пантелеймоновича неожиданно стал серьезным: – У Ильи что-то серьезное с его дочкой? Я как-то видел его с этой девчушкой – такое впечатление, что она в него вцепилась, как паук в муху.

– Они в одной группе учатся, и Лиля от моего Илюшеньки без ума, ни на шаг не отходит! – взгляд Виктории преисполнился материнской гордостью за сына, сумевшего до такой степени вскружить голову дочери без пяти минут министра. – Представь себе, он ездил в Ленинград на ноябрьские праздники, а ее не предупредил – что тут было! Весь телефон нам оборвала: «Приехал? Не приехал? Звонил? Не звонил? Как ему позвонить в Ленинград? Когда приедет?» А я даже и не знала, у кого он в Ленинграде остановился, представляешь мое положение? Филев ведь курирует наш завод, – добавила она без всякого перехода, – Семену предстоит повышение – начальник отдела в этом году на пенсию выходит.