Воскобейников, чувствуя, что внутри у него все похолодело, все же сумел равнодушно сказать:

– Людмила отдыхает у друзей, у нее же отпуск. Они ее ждали, поэтому она торопилась.

– Скажи, чтобы сразу же пришла, как приедет. Ты не представляешь, как мне хочется ее увидеть!

– Обязательно, родная, – Андрей Пантелеймонович поцеловал жену и поднялся. – Я пойду, детка, тебе теперь, я думаю, и без меня нескучно. Знаешь, я в ближайшее время буду очень занят на работе, так что приучайся проводить время самостоятельно. Выйди в садик, погуляй.

– Что ты, я теперь все время с нашей девочкой! Надо молоко сцеживать, к груди ее иногда прикладывать, следить за своим питанием. Да, я хотела сказать, Андрюша: я придумала ей имя, но пока тебе не скажу – пусть ей исполнится месяц, хорошо? Ты не сердишься, что я сама придумала имя?

– Конечно, нет, детка, все, что ты делаешь, наполняет меня счастьем. Если ты не грустишь, конечно. Проводи меня немного до калитки – прямо так, в халатике. Сейчас тепло, погода хорошая.

Пока он сидел у Инги, над Москвой пронеслась гроза, и вечерний воздух был наполнен пьянящей летней свежестью. Приказав Петру остановить машину недалеко от своего дома, Воскобейников вышел из нее, присел на скамейку и прикрыл ладонью глаза, пытаясь собраться с мыслями. Впервые в жизни он, как ни старался, не мог найти выхода из тупика, в который забрел по воле нелепой случайности. Ситуация сложилась критическая – объявить правду Инге теперь немыслимо, а Людмила, знающая об истинном положении вещей, должна вернуться через несколько дней. Узнав обо всем, она наверняка сразу свяжется с Ольгой – ленинградский адрес девушки записан в медицинской карте. Потому что сокрытие ребенка – уголовное дело, и Людмила на это не пойдет даже ради «своего Андрея», которого безгранично любит. Хорошо бы им вместе с Викторией еще раз все обсудить и обдумать – может быть, найдется какой-то выход, хотя это и маловероятно.

– Поезжай к Виктории Пантелеймоновне, Петр, – сказал он, повернувшись к ожидавшему его шоферу, – скажи, что мне очень срочно нужно с ней поговорить и привези ко мне. А я до дома сам пешком дойду.

К большому неудовольствию Андрея Пантелеймоновича вместе с Викторией приехала Лиля. Открыв дверь, Андрей Пантелеймонович смерил ее ледяным взглядом.

– Разве я тебя приглашал? Будь добра, забеги в другое время, сейчас мне нужно поговорить с сестрой.

– Но, Андрюша, – робко заметила Виктория, – Лилечка очень беспокоится…

– Я очень беспокоюсь, – подтвердила Лиля, – вы всех нас обманули, дядя Андрей.

– Что?!

Воспользовавшись его растерянностью, Лиля проскользнула в гостиную и, бесцеремонно хлопнувшись в любимое кресло Инги, достала пилочку для ногтей. Виктория, войдя следом, устроилась на диване, а Андрей Пантелеймонович слегка помедлил, испытывая сильное желание взять наглую девчонку за шиворот и спустить с лестницы, но потом тоже сел.

– У меня сейчас нет времени, – холодно сказал он Лиле, начавшей подпиливать сломавшийся ноготь, – ты долго собираешься здесь находиться?

– Вы нас обманули, – оглядывая свою руку, повторила она, – и очень сильно. Вы обещали нам всем, что эта девчонка скоро умрет, а она живет и толстеет. Неужели вы думаете, что вам удастся выдать ее за свою дочь, дядя Андрей?

Воскобейников побагровел.

– Какой я тебе дядя? Мы, кажется, ни в каких родственных отношениях не состоим, а мой племянник тебе предложения еще не делал.

– Еще нет, – она спокойно кивнула и спрятала пилочку, еще раз оглядев напоследок руку. – Но скоро сделает. И я не хочу, чтобы этому что-нибудь помешало. Скоро вернется Людмила Муромцева, а ей известно, что ваш ребенок умер. И что эта девчонка родилась живой. Она что, сразу не сообразит? А ее сын дружит с Ильей.