Оно никогда не врёт.

Оно никогда не подводит.

Оно умеет быть быстрым, но и медлить Оно тоже обучено.

Оно всегда приходит, поздно или рано. И нельзя сказать, что более важно: иногда кажется, что Оно чересчур спешит; иногда же…

Оно – это Время.

Но есть вещи вне Его.

Вне Времени.

Им нет до Него дела.

Они как бы сами по себе – нет-нет, да и являются снова.

Порой через годы.

Изумруд молодой листвы.

Запах скошенной травы.

Стрекот кузнечиков на лугу.

Страх.

Боль.

Безвременье…

17 мая 1989 года. Моё двадцатилетие. Я сижу возле небольшого пожарного водоёма, выкопанного внутри единственного поста Второго, «сержантского», караула. Это САВ – склады авиавооружения аэродрома 15 Воздушной Армии под Екабпилсом. Я замначкар, призванный «в усиление авиаторам», и я мог бы оставаться в караулке, но там тесно и не свободно. Здесь же пахнет свежевыкрашенными дверями «капониров» – подземных хранилищ – и весенними травами: непонятно, чей запах крепче, стойче, богаче. Здесь есть небо, наполненное мириадами звёзд. Прибалтийское небо. Небо Латвии.

Май 1989 года. То Время, о котором я запретил себе думать. Тем более – мечтать. Пытался запретить ещё тогда, почти двадцать три месяца назад. Одиннадцатого июля, когда мы, вчерашние студенты-первокурсники нескольких московских ВУЗов, сошли по ступенькам старого, скрипучего вагона дизель-поезда «Вильнюс – Шауляй» на перрон никому из нас не известной ранее станции Гайжюнай. Здоровенный сержант-десантник построил нас в колонну по четыре, и мы зашагали в новую для себя жизнь. Жизнь, из которой вернуться обратно суждено было не каждому.

Позже, уже под Гератом, в конце октября того же года, едва сбежав с аппарели «коровы» (Ил-76) на бетон взлётки, увидел неровный строй дембелей, спешащих занять нагретые нами места в чреве покинутой нами воздушной машины. Что-то в горле заёрзало, зашевелилось, и на несколько секунд я представил себя на месте одного из них – только через Время, в далёком мае 1989-го… Однако, уже через несколько минут совершенно другие «дембеля» наложили табу внутри меня на само это понятие – «Завтра». Деревянные ящики, размерами своими не оставлявшие сомнений о их содержимом, навсегда запретили мне думать и мечтать об этом Времени… думать о Завтра.

Я сижу и смотрю на звёзды.

Я всегда любил ночное небо и звёзды.

Ночное небо притягивает взор, оно не отпускает, завораживает, затягивает куда-то в себя, словно хочет поглотить навсегда. Словно хочет создать из тебя один из вот таких светящихся, переливающихся в дымке земной атмосферы гвоздиков, хаотично вбитых в чёрный бархат неба.

Мне не хорошо.

Не помогают ни запах трав, ни ночное небо, ни звёзды.

Сколько раз на боевых я вот так сидел и смотрел на звёздное небо?

Там.

За речкой.

В Афгане.

Сколько раз я не мог заснуть, поглощённый этой неописуемой, фантастичной картиной афганского неба? Мне всегда казалось, что звёзды там совсем не такие, как дома. Они словно ярче, крупнее, ближе и до них можно дотронуться. Особенно в горах. Я смотрел на них, и мне казалось, будто бы это не какие-то там далёкие-предалёкие солнца, полные энергии сгорающих газов, а души… Души наших пацанов.