Двадцатилетние ветераны
Лунная ночь… Застава… «Зеленка»…
Ветер-афганец… Заряд за зарядом…
Где же ты, лучшая в мире девчонка?
Как я мечтаю с тобою быть рядом!
Ты никогда не увидишь метели,
Той, когда пыль вместо снега клубится.
Ты не услышишь пуль «духовских» трели,
В страшном кошмаре такое не снится.
Тут не кино на белёном экране:
Рёв миномётов, разрывы снарядов…
И мы не в Союзе. Мы служим в Афгане!
И нам ещё выжить до дембеля надо!
Ты никогда не поймёшь этой боли…
Вроде вчера лишь пайку делили…
Цинковый гроб и запах припоя…
Снова кого-то домой проводили…
Вновь замолчат, устав, «Ураганы»,
Мы разольём водки горькой пол-литра —
Двадцатилетние, но ветераны
В дикой стране, нашей кровью политой…
Март 1988 года
Я афганский пленник
Я афганский пленник…
Я давно в плену.
Я попал в тенета
В странную войну.
В ту, что вы не знали.
Предпочли забыть.
В ту, что отрицали:
«Так не может быть!»
Время не прощает,
Не стирает боль.
Та война по-прежнему
День и ночь со мной.
Также гюрзой вьётся
Горный серпантин,
И щекочет ноздри
Жженых скатов дым.
Желтые дувалы
Гордых кишлаков,
И слова азана
С Синих куполов.
БТР с «Утёсом»,
Парни на броне,
С Севера колонна
Снова снится мне.
Степи Диларама,
Горы Ризигар,
Южная столица
«Духов» – Кандагар.
И всё также ночью,
Как с брони, слетаю —
Воздух лишь разрежет
Грохот как набат,
Простыни-подушки —
Всё на пол сметаю
И ору истошно:
«Дайте автомат!»
Я – афганский пленник…
В памяти плену.
Навсегда запомнил
Ту, мою Войну.
Я не забыл тебя, Афганистан
Я не забыл тебя, Афганистан,
Страна песков и величавых гор,
Чьё тело в шрамах от кровавых ран,
И в чьей душе безвременья укор.
Я помню пыльный жар твоих дорог
И горный холод средь ночных светил.
Я помню боя кровь пьянящий смог,
Когда ни жить, ни сдохнуть нету сил.
Я помню эдельвейсов аромат,
Цветущих возле горного дувала,
И как вокруг нас вдруг разверзся Ад,
И чёрный дым горящего «Урала».
Я помню крик сержанта: «Уходи!»
Я видел… видел… нечто в его взоре…
И как потом рыдал почти без сил,
Уткнувшись в вертолётную гондолу.
Я видел, как сгорает в небе «МиГ»
И как работают по духам «крокодилы»…
…Я видел. Помню. Знаю. Я постиг.
И я хочу, чтобы другие не забыли…
Третий тост
Салам, бача… Я рад, что ты приехал.
Садись за стол, обед как раз поспел.
Ну, расскажи, как жизнь, как к нам доехал?
Что делаешь, чем занят, что успел?
Рубай по-взрослому! Вот борщ, а вот и сало!
Сто грамм для вкуса… Ну, брат, за тебя!
Ух, как пошло! Теплом внутри обдало…
Давай вторую? Снова за тебя!
Покурим, брат! Мы не видались вечность,
И я тебя теперь не отпущу!
Пусть наша Память режет бесконечность,
Стремясь туда… на нашу, брат, Войну.
А помнишь, брат… Ты должен, ведь я помню…
«Зелёнку» нашу берегом реки?
И бой стремительный, и крик твой: «Я прикрою…
Дай два рожка, братишка! Уходи!»
Я помню этот бой, он для меня – святое…
«Зелёнка», «духи», гарь… потом твои слова…
Давай, братишка, третью… Не чокаясь и стоя…
За тех, кого нет рядом… Братишка, за тебя!
Три, один, двеннадцать, восемь, семь
Последний день для года восемь-семь…
…Опять приказ, и мы уходим в горы.
Там по ночам измёрзлая капель
Играет в прятки с бусиной Авроры.
Там ночью звёзды – целый миллиард;
Они близки, рукою б зачерпнуть.
Там лунный свет – лимонный мармелад,
А воздух свеж; он так сжимает грудь!
Сидим и курим. Тихо и темно.
Застава дальняя по-над петлёй реки.
Афганской ночью ткёт веретено
Пацанской юности расхабистые дни.
Салага Юрка что-то говорит
Про город. Девушку. Про маму и про дом.
Про то, как сердце по ночам болит,
Про то, как засыпается с трудом.
Про то, как верит он в солдатский фарт,
Как время юное стремительно бежит…
Сидим и курим. Кто же мог бы знать,
Что пацану лишь ночь осталось жить?