– «А где он работал до этого?»

Рома с неприязнью к себе подумал, что даже этого не знает. Рэм и до размолвки часто менял работу. А теперь Рома вообще ничего не знает о брате. Странная трансформация чувств из злости на брата в чувство вины перед ним. Так бывает, когда уходит человек из жизни, а ты начинаешь не вспоминать о нем что-то хорошее, а злиться на себя за негативные события по отношению к нему: за то, что вы ругались, за то, что редко виделись, за то, что не понимал его. Сожаления неуспевшего человека, неуспевшего увидеться, простить, понять. Рома тут же себя одернул. Нечего думать о ком-то как об ушедшем! Тем более о Рэме!

– «Техпроммонтаж. Такелажником.»

Что же, работа как работа, не лучше и не хуже чем у самого Романа. Молодец Рэм, руками работал, а не подался во все эти новомодные менеджеры среднего звена, менчандайзеры, торговые представители. Ну что же, это пока единственная отправная точка, с нее и следовало начинать.

Но на предыдущей работе брата Рому ждало разочарование. Все сначала удивлялись, увидев его, а потом рассмотрев поближе, и после того, как он представлялся, коллеги брата лишь улыбались и кивали. И на этом всё. Никто ничего не знал и не слышал. Рэм просто уволился и ушел. Молча, «не по-пацански», как сказал один дядя в белой каске и с такими же белыми усами. Сопоставляя дружеское приветствие, по которому можно было сделать вывод, что Рэма в коллективе любили ну или хотя бы уважали, с тем, как тот покинул этот самый коллектив, Рома не находил объяснение такой несостыковке. Когда он выходил из огромного ангара, его окликнули:

– Эй, братишка!

Рома повернулся и увидел у входа молодого длинноволосого парня в оранжевой спецовке и черной шапке-«плевке». Причем его волосы, прямые и длинные, так смешно распускались по плечам из под этой шапки, что невольно вспомнился какой-то импортный фильм про торчков у магазина, торгующих дурью.

– Братишка, я слыхал ты за Рэма спрашивал? – парень стоял у стены, оперевшись на неё спиной и одной ногой, согнутой в колене. Ну точно образ киношного торчка. Еще и сленг весьма похож. – Есть о чем побазарить. Давай шагнем в сторону.

И он оттолкнувшись от стены неспешно направился вдоль ангара. Роме ничего не оставалось, как просто пойти за ним. Когда они дошли до угла, парень развернулся, достал из кармана пачку сигарет и закурил.

– А ты реально с ним одним фэйсом. – усмехнулся «торчок», как прозвал уже его про себя Рома. – Только серьезный какой-то. Рэм свой чувак был, друган что надо. Выручал меня иногда. И я так понимаю, что если его братан ищет, значит случилось че-то.

– Уехал на буровую, связь пропала, а никто из семьи не знает, где эта буровая. – скупо поделился информацией Рома.

– Он никому не говорил про то, что отвалит с работы до крайнего дня. Мужики конечно бухтели на него. Но мы все в теме за его горе. Лялю жалко. – сказал «торчок» с таким сочувствием в голосе, что Роме в очередной раз стало неудобно за то, что даже такой вот полумаргинал знал, а он нет. – Но он мне проговорился. В тот день, когда уходил отсюда, сказал: ты, Ник, скажи мужикам, если я вернусь, то реально проставлюсь. Всё будет бэнч тогда. Но, мол, ничего говорить нельзя, Лялин врач запретил.

– Что запретил? – не понял Рома.

– А я не вкуриваю, че он ему мог запретить. – развел руками Ник-«торчок». – Думал над этим, но не раскусил фишку. Про Лялю мы и так все знали. Даже лавандос собирали. Но что с нас взять, с работяг-то? Там стока бабосов надо, что только украсть можно.

– Спасибо. – Рома протянул ему руку.

Вот так вот. С виду «отерёбок» какой-то, подражает киношным героям непонятных фильмов, а человечности в нем больше, чем в некоторых.