Почему какой-то врач мог запретить Рэму что-то рассказывать? И что он вообще мог рассказать? Ну, допустим, про стоимость операции, но сумма была известна давно, а не перед увольнением Рэма. Или про изменение цены операции, но тоже как-то не понятно почему нужно это скрывать. И вообще, как можно связать запрет врача и устройство Рэма на новую работу на буровой? Никак. Только если спросить самого врача.

– «Нужны координаты лечащего врача Оли.» – быстро набил сообщение Рома.

– «А что случилось?» – тут же ответила Света.

– «Это звучит странно, но он может что-то знать. Когда Рэм с ним общался последний раз?»

– «Когда относили полученный аванс. Но мы были все вместе, Рэм про работу вообще не говорил.» – и смайлик удивления.

– «А до этого?» – Рома смайлики практически не использовал, считая это лишней забавой.

– «Давно. Еще до того, как он нашел эту работу, если это имеет значение.»

Имеет. Сейчас всё имеет значение. На Рэма, кстати, это было не похоже, что он везде только крупицы информации перед уездом оставил. Он обычно был более открыт, легко со всеми общался, никогда не был скупым на слова. Но вот Света сказала, что он изменился. Даже начал напоминать младшего брата. Это значит, что Рома как раз замкнутый, скрытый и необщительный?

– «Центр кардиологии и хирургии. Толбухина, 15. Шмырев Алексей Павлович.»

– «Спасибо.» – ответил Рома.

Смысла тянуть не было, и парень сразу отправился по указанному адресу. Такси домчало его до нужного места за двадцать минут. И выйдя из машины, Рома догадался, откуда могут быть такие заоблачные цены на спасение ребенка. Шикарнейшее здание из темного стекла и блестящего металла подавляющее высилось на фоне нищих и недостойных такого соседства домишек. Пусть те и имели историческую значимость, классическую красоту. Зато этот монстр современной архитектуры всем показывал ничтожность этих устаревших ценностей, словно кричал своим видом: деньги и лоск главнее всего.

Внутреннее содержание этой дорогой коробки соответствовало внешности. Камень, стекло, металл. Стены были увешаны плазменными панелями с пестрящей информацией о видах услуг, мягкий женский голос по громкоговорителю сообщал о движении очереди. Рома подошел к рецепшену.

– Здравствуйте. Как мне найти доктора Шмырева?

– Добрый день. – ответила ему девушка за стойкой и улыбнулась белоснежной и явно искусственной улыбкой. Да и вся она была какая-то искусственная, слишком правильная, словно её слепили из обложек глянцевых журналов. Ну, собственно, под стать заведению. – Как я к вам могу обращаться?

– Роман.

– Роман, вы по записи или на первичный прием?

– Я по личному вопросу.

Девушка внимательно посмотрела на него, а Рома рассмотрел имя на бейджике. Виолетта. Оно прекрасно сочеталось со всем остальным – внешностью, стойкой, пафосностью помещения.

– Извините, у нас в Центре по личным вопросам не принимают. Или на консультацию, или на прием. Консультация платная, час две тысячи рублей. Прием платный, час три тысячи рублей. – быстро надиктовывала прейскурант Виолетта. – Сейчас я посмотрю, куда вас можно записать. Так, вот, нашла. Сегодня Алексей Павлович принимает до двенадцати часов, и у него всё расписано. Есть время на завтра с девяти до одиннадцати. Минимальное оплачиваемое время консультации два часа. Минимальное время приема два часа. Вам консультацию или прием?

Рома молча отошел от стойки. Какой смысл было что-то объяснять этой говорящей кукле, если у неё одна задача – продать время, подороже и побольше. И что можно на этой консультации два часа слушать? Раньше медицина была бесплатная и качественная. Теперь или бесплатная, но лучше не рисковать, или очень дорого, зато оближут с ног до головы после получения предоплаты. И можно не гадать, почему Рэм со Светой выбрали эту клинику: других наверняка просто нет, кто бы занимался вопросом детской трансплантации.