– Ты что же, со мной хочешь? Нельзя ведь… Где тебе в деревне-то жить? Ведь прознают – изведут… Да и мамка твоя, поди, волноваться будет… Ну давай, кыш…

Велька пыталась гнать его вон, но уже не так рьяно. Маленький мурыс казалось, всё понимает, но делает так, как хочет. Наверное, как и она сама. Тут же ей вспомнились материны попрёки за то, что наперекор её воле пошла, вспомнилось как решила уходить, и не отступила. Вспомнилось лицо Полянки, когда она услышала, что младшая сестра собирается в ученицы к ведьме…

– Ладно, как знаешь, – вздохнула Велька, забираясь в лодку.

До деревни они добрались уже на закате. Мурысёк семенил за Велькой, как приблудная собачка, делая вид, что так и надо. До дома бабки Аксиньи пришлось добираться огородами, да пересидеть за сараем до темноты, чтоб на деревне ничего не прознали – в этот вечер посетители то и дело шастали к знахарке. Наконец, когда уже взошла луна, Велька набралась смелости постучаться в дом.

Аксинья выглянула, придирчиво оглядела девочку и её спутника и молвила, будто и не удивившись:

– А-а, явились? Ну что ж… Заходите, коль пришли.

Велька с мурысом прошмыгнули в дом. Здесь было чисто, тепло и уютно. Старуха поставила перед Велькой миску каши, а мурысу – миску молока у печи. Сама же отправилась устраивать постель для своей новой воспитанницы.

Только сейчас Велька почувствовала, насколько она устала. Мурыс поглядел на неё, а потом открыл свою маленькую пасть с острыми как бритва клычишками и отчаянно зевнул, сощурив глаза и сморщив нос – приключения этого дня лишили сил и его.

Засыпая, Велька свесила с лавки руку и погладила пушистую шёрстку своего нового друга, устроившегося под лавкой на подстилке. Завтра им обоим предстояло начать новую жизнь.

За подснежниками

До самой зимы мать на Вельку злилась. Потом поняла всё же: дочь от своего не отступится – вон, носа не кажет на порог отчего дома-то! Теперь надо было как-то преодолеть остуду, которую она, мать, сама же и затеяла. Думала долго, собиралась, примеривалась, и в аккурат на Бабий день решила к Аксинье наведаться всё же. Напекла блинов на подарок, рушник вышитый из сундука вынула, Забавушку на саночки усадила, да так на негнущихся от волнения ногах к ведунье и пошла.

Замешкавшись на пороге, она всё же постучалась.

– Здравствуй, бабушка Аксинья, – молвила она, глядя в пол, когда бабка отперла дверь. – Мы вот к тебе… с гостинцами.

– И ты здрава будь, Алёнушка, – старуха оценивающе оглядела стоящую на пороге женщину. Встретившись глазами с маленькой Забавушкой, она улыбнулась и взгляд вдруг потеплел. – Ну входите, коль с гостинцами-то…. Негоже гостей на пороге морозить.

Велька, выглянувшая на шум, враз посерьёзнела – ещё не забыла она последний разговор с матерью. Да и отвыкать потихоньку стала от неё, постепенно привязываясь к новой жизни и старухиному укладу. Нет-нет да саднила сердечко старая обида. Было и недоумение, что мать всё не идёт проведать её или попросить возвращения, но Велька гнала от себя эти мысли. Сама ведь тоже хороша оказалась – в одной деревне живут, а ни разу в родной дом не наведалась после того, как ушла…

Аксинья тем временем усадила гостью за стол, миску каши маслицем сдобрила да чаю травяного налила. Велька затеяла играть с малышкой, пока старшие разговоры разговаривать станут.

Первым делом Велькина мать повинилась перед знахаркой за язык свой, что Бабой Ягой её как-то называла, да поблагодарила за здоровых деток и за жизнь свою спасённую. Про младших узнала, что делать, чтоб не болели и побыстрее окрепли. Потом про Велькино да бабкино житьё-бытьё порасспросила да про учение. После, повечеряв с Аксиньей, укутала Забавушку, да на саночках в обратный путь повезла. С Велькой ни словом не перекинулась, однако понятно стало: теперь теплее будет. Старуха в дорогу дала ей тоже гостинчик, да наказала захаживать не только на праздники, тем самым дав понять, что зла не держит. На том и распрощались.