Лес погрузился в непроглядную тьму. Сумерки быстро сменились ночью, холодной и безлунной. Лишь слабый свет звезд, пробивающийся сквозь редкие разрывы в облаках, едва освещал путь Ариону. Он шел вперед, напряженно вглядываясь в темноту, пытаясь различить следы Бороса на влажной земле, но они давно стерлись или были поглощены мраком. Ветер стих, и теперь в лесу царила зловещая тишина, нарушаемая лишь его собственным дыханием, хрустом веток под ногами да далеким, тревожным уханьем филина.

Страх ледяными пальцами сжимал сердце Ариона. Он был один в этом диком, враждебном лесу. Каждое дерево казалось притаившимся чудовищем, каждая тень – угрозой. Он крепче сжимал рукояти ножей – того, что дал Борос, и маленького, острого, от Кассии. Он понимал, что против серьезной опасности это слабое утешение, но сама тяжесть стали в руках придавала немного уверенности. Его мысли были только о Боросе. Где он? Что с ним случилось? Жив ли он?

Он шел уже больше часа, ориентируясь скорее по наитию, чем по реальным следам, стараясь держаться того направления, куда утром ушел друг. Он несколько раз тихо позвал Бороса, но ответом ему было лишь эхо, затерявшееся среди деревьев. Отчаяние начало подступать к горлу. Может, Кассия была права? Может, он просто заблудился и теперь обречен бесцельно блуждать в этой тьме?

Вдруг он замер. Ему показалось, или он услышал что-то впереди? Неясные звуки, похожие на… голоса? Резкие, грубые мужские голоса, приглушенные расстоянием и деревьями. А потом – знакомый голос, полный ярости и боли. Голос Бороса.

Сердце Ариона подпрыгнуло к горлу. Забыв об осторожности, он бросился вперед, на звук, продираясь сквозь кусты, не обращая внимания на царапающие ветки. Голоса становились громче, отчетливее. Он слышал смех, грубый и издевательский, и снова – яростный, но словно сдавленный голод друга.

Он выскочил на небольшую поляну, освещенную неровным светом факела, воткнутого в землю. То, что он увидел, заставило его кровь застыть в жилах.

Борос стоял посреди поляны, прижавшись спиной к толстому стволу старого дуба. Его плащ был изорван, на лице виднелась свежая ссадина, а рука безвольно висела вдоль тела – видимо, вывихнута или сломана. Он тяжело дышал, его глаза горели яростью и бессилием. Перед ним, полукругом, стояли четверо мужчин. Одетые в грязные шкуры и грубую кожу, с дикими, нечесаными бородами и злыми глазами, они не оставляли сомнений – это были разбойники. У двоих в руках были тяжелые дубины, у третьего – ржавый топор. А четвертый, видимо, их главарь – высокий, жилистый мужчина со шрамом через все лицо – держал в руке короткий, широкий меч, тускло блестевший в свете факела. Он стоял прямо перед Боросом, скалясь в недоброй усмешке.

– Ну что, громила? – прохрипел главарь, ткнув мечом в сторону Бороса. – Думал, самый сильный в этом лесу? А вот и нет. За все надо платить. Что у тебя есть? Деньги? Еда? Или, может, просто жизнь свою отдашь?

Борос не ответил, лишь сплюнул кровь на землю и смерил разбойника взглядом, полным презрения. Даже раненый, обезоруженный (его нож, видимо, отобрали или он потерял его в схватке), окруженный врагами, он не выказывал страха. В его позе была несгибаемая гордость и готовность драться до последнего. (Стихия Первой Филии – верность себе и друзьям даже перед лицом смерти). Но Арион видел и его уязвимость – он был один против четверых, ранен и почти безоружен.

– Молчишь? – усмехнулся главарь. – Ну что ж, молчание – знак согласия отдать жизнь. Парни, обыщите его получше, а я пока… научу его вежливости.