Она писала. Это было её спасением и проклятием одновременно. Она могла написать десяток сочинений для конкурса, но ни больше одной главы для себя. Конец её историй был таким же ярким, как и начало, но что было между? Связующий мостик, основной сюжет терялся в тумане. Слишком глупо, слишком скучно, слишком по-детски. Цель и сжатые сроки: вот фактор успеха. Можно было подчинить этому правилу разум, но, ни сердце и ни душу. В работах на конкурс был разум, не сердце. Она хотела писать о волнующем проникновенно, писать душой. Она хотела создать шедевр.

В квартире тихо, настолько тихо, что можно погрязнуть в собственных мыслях, но не утонуть до конца. Кире приходилось следить за этим, чтобы не сбиться и не выгореть, иначе весь пройденный путь обратится в хрупкую башенку. Тикают часы: незаметно, если не обращать внимание. В доме спит вся её семья: только две сестры и ни маминых объятий, ни папиной поддержки. Она так спешила всё наладить, что даже не задумалась ни разу, видят ли они дочерей сверху? Что подумали бы об их стараниях? Почему-то – она точно знала – назвали бы их умницами и дали совет. Луна чертила на полу тёмной комнаты очертания оконных рам. Ворочалась в кровати Ника, посапывала Дина. А из её измученной головы всё никак не хотел уходить неразгаданный образ Урсулы.

***

Она знала, что это момент настанет. Просто не думала, что так быстро. Когда ждёшь чего-то плохого, часто откладываешь приготовления до последнего. Вдруг всё образуется и не придётся тратить силы, переживать, искать пути спасения? Но в истории Гвен такого чуда не случилось, и слова оправдания она подготовить не успела.

Год жизни в догадках и опасениях. Она не знала как, но знала, что рано или поздно, если не убийство – по сути, неудачное стечение обстоятельств, а по факту драка с летальным исходом – то её связь с колдуном всплывёт на поверхность. И все узнают…

На самом деле, её никогда не волновали другие. Если представить всю большую семью полицейского управления в виде раскидистого древа, единственным человеком, вокруг которого водилось всё внимание и старания Гвен, был портрет на самой вершине. Когда её ошибочно обвинили в помощи преступникам, он не сомневался в её верности ни секунды. Когда она бросилась в эпицентр операции, где спецназ подвергался беспощадным обстрелам из-под прикрытия врагов, и перетянула успешный исход боя на их сторону, майор не стал упрекать её за горячность. Она всегда знала, что делает, а когда не знала, он давал совет, который ни к чему не склонял и позволял сделать выбор самостоятельно. Мужчина никогда не говорил загадками и всегда смотрел родными глазами с крупицами озабоченности в кофейной гуще зрачков.

Служащий открыл перед ней дверь, и ничто кроме расстояния больше не отделяло фигуры патрульной и майора. В этом зале руководители во главе команд часто засиживались до позднего вечера, продумывая план поимки, склонялись голова к голове и походили на одно большое семейство за обеденным столом. Мысль о том, что она лишит себя этих вечеров по глупой ошибке в пылу отчаяния, сковывала, душила. Они оказались центральными персонажами представления на импровизированной сцене, стулья перед ними сдвинули в несколько рядов, все места уже были заняты. Пустовало только одно – рядом со старшим лейтенантом Кеннеди: в зале не было только Милдред. Её и не могло тут быть. Полицейскую похоронили вместе с погибшими во время торнадо, и это преуменьшало торжественность и значимость её фигуры в истории надзора по поимке колдунов.

– Ты пришла как раз вовремя, – лицо майора было не читаемо. Как назло она не могла разобрать и выражения на лицах зрителей. Знали или нет. Или она слишком сильно выдаёт своё волнение, и оно распространяется между рядами, заряжая негативом других.