Маша сидела в гостиной, просматривая старые письма. Её движения стали более резкими, словно марионетка с истёртыми шарнирами. Иногда она забывала моргать – минутами, часами.

– Знаешь, – сказала она, не поднимая глаз от писем, – забавно, как люди пишут о смерти. Всегда так… осторожно. Будто боятся разбудить что-то.

Её пальцы удлинились, когда она перевернула страницу, суставы изогнулись в местах, где их быть не должно. Андрей почувствовал, как Книга в его сумке начала пульсировать в рваном, неправильном ритме.

– Маша, – позвал он осторожно.

Она подняла голову одним механическим движением. В её глазах плавали золотые искры, собираясь в узоры, которые не могли существовать в евклидовой геометрии.

– Да? – спросила она голосом, который звучал как эхо в пустом соборе. – Что-то не так… Андрей?

Его имя она произнесла с запозданием, словно вспоминая правильную последовательность звуков.

В этот момент в комнату вошла Вера. Она замерла на пороге, её амулет ярко вспыхнул.

– Прочь! – выкрикнула она, выставив вперёд руку с древним символом Хранителей.

На долю секунды лицо Маши исказилось. Кожа пошла рябью, как вода от брошенного камня, и сквозь человеческие черты проступило что-то иное – множество глаз, раскрывающихся как цветы, рот, растягивающийся по спирали. Но видение длилось лишь мгновение.

– Что ты делаешь? – раздался голос Александра Марковича. Он стоял в дверях, его лицо исказилось от гнева. – Как ты смеешь так обращаться с моей дочерью?

– Это не ваша дочь! – Вера не опускала руку. – Неужели вы не видите? Посмотрите на тени – они движутся неправильно. Посмотрите на цветы – они умирают от её прикосновения. Посмотрите…

– Папа, – Маша всхлипнула так идеально, что это могло бы тронуть сердце, если бы не лёгкая механистичность в движении губ. – Почему она так со мной?

Вечером того же дня Александр Маркович попросил Веру покинуть его дом. Андрей нашёл её собирающей вещи в своём кабинете.

– Ты должен следить за Книгой, – прошептала она. – Она единственная, кто не может лгать о том, что происходит. Оно становится сильнее, Андрей. И скоро…

Грохот в коридоре прервал её. Они выбежали и увидели одного из младших Искателей, лежащего без сознания у подножия лестницы. Над ним стояла Маша, рассматривая его тело с холодным любопытством.

– Он просто… упал, – сказала она, и её улыбка была слишком широкой, слишком острой. – Люди такие хрупкие, правда?

Той ночью Книга едва не прожгла полку, на которой лежала. Когда Андрей открыл её, страницы были покрыты словами, написанными будто кровью:

"Оно больше не может сдерживать свою истинную природу. Маска человечности истончается с каждым часом. И когда она окончательно спадёт…"

Последняя строчка оборвалась, словно пишущий не смог заставить себя закончить мысль.

За окном Маша стояла в саду, её силуэт размывался в лунном свете. Вокруг неё в неестественном танце кружились опавшие листья, а тени сгущались, принимая формы, от которых разум отказывался фиксировать увиденное.

Где-то в доме закричал человек. Крик оборвался так же внезапно, как начался.

"Когда древнее существо носит лицо любимого человека, труднее всего принять, что любовь делает нас слепыми. И эта слепота – лучшая приманка для голодных теней."– Из уничтоженных записей Хранителей

Состояние Елены Павловны стремительно ухудшалось. Врачи говорили о необъяснимой анемии, о нарушении всех жизненных процессов, но Андрей знал правду. Он видел такое же истощение в глазах других членов дома Искателей – тех, кто проводил слишком много времени рядом с Машей.

– Мы должны были предвидеть это, – Вера нашла его у больницы. Она больше не носила знаки различия Хранителей, но её взгляд оставался цепким и острым. – Книга – это зло. Мы всегда это знали. А ритуал нарушил все законы равновесия. Теперь оно здесь, и оно голодно.