– Оля, подожди! Ну прости ты меня! Я – идиот, – он перехватил у нее тарелки уже на пороге.

– Вот это верно! – Ольга остановилась, скрестив руки и повернув к нему голову. Разыгранное возмущение ей было очень к лицу.

– Оля, ты знаешь, как я к тебе отношусь. Я давно хотел поговорить с тобой…

– Во-первых, не знаю, а могу только догадываться, – прервала его Ольга, – а во-вторых, у меня нет ни малейшего желания сейчас выяснять с тобой отношения. В другой раз как-нибудь.

Она прошла твердой походкой в коридор, и Алексей услышал, как она плотно прикрыла к себе дверь. Он поплелся на кухню, где получил от Антонины заслуженную благодарность: она как раз не знала, куда девать последний оладий.

Алексей вернулся на террасу, потому что не знал, куда себя девать, и стал озираться в поисках Милочки. «На безрыбье…» – промелькнуло в голове. Но Милочки нигде видно не было. В кресле неподвижно сидела Александра Владимировна, положив руки на колени, а с каменной тумбы в углу террасы на нее внимательно глядел рыжий кот.

Она повернула голову на звук шагов.

– Алеша, если ты не занят, проводи меня, пожалуйста, к моей скамейке. Не знаю, не сыро ли сидеть, но хоть пройдемся.

– С удовольствием! – Алексей помог ей подняться.

– Алеша, ты так давно к нам ездишь, – начала Александра Владимировна, когда они преодолели ступени, – стал совсем членом семьи. И мы все к тебе привыкли и привязались. Вот только намерений твоих никто пока не знает. Ведь молодые люди к девицам в дом обычно просто так не ездят, – сочла она почему-то нужным пояснить.

Алексей аж подпрыгнул, до того ясны ему самому казались его намерения.

– Александра Владимировна, что Вы! Я ведь жениться хочу! У меня самые благородные намерения, вот только… – Алексей замялся.

– Только что? Ты, мил человек, старших-то не перебивай! Жениться он хочет. У нас, между прочим, две девицы на выданье: Милочке – учиться надо, остается – Ольга.

– Так я на Ольге как раз и хочу жениться!

Они подошли к лавочке. Александра Владимировна провела рукой по влажному дереву.

– Нет, сыро. Нельзя сидеть. Пойдем-ка к березам. Там посветлее.

Слепота её была неполной. Потере зрения во многом способствовало довоенное занятие картографией, в чем, говорили, ей не было равных. Глаза ещё различали яркий свет, что глубоко её радовало. Она снова взяла Алексея под руку, и они направились к березовой аллее.

– А Оля? Хочет? Я-то вот сегодня утром впервые подумала, что, может быть, ты и впрямь к ней неравнодушен, когда она не одна к завтраку вышла. А ты встрепенулся-то как! Упрекать осмелился.

Перед внутренним взором у Алексея снова возникло ясное утро, когда луч солнца достиг его лица, а может быть, он проснулся от запаха жарившихся оладий. Легкий запах керосина напомнил ему, что в этом доме нередко пекли бисквит и варили варенье на керосинке. Он улыбнулся, потягиваясь, и вспомнил, что Груня еще в прошлый раз сказала, что лавку керосиновую прикрыли и теперь – всё, готовь на плитке, коли лень разжигать большую плиту.

– Значит, запас еще не кончился, – подумал Алексей, и тут вдруг всплыли события вчерашнего вечера.

Усталость и водка так сморили его, что он заснул мертвым сном, даже не успев поинтересоваться у Кирилла, какое впечатление произвела на того Ольга. Он сел с вопросом на устах, но кровать Кирилла была аккуратно застелена. Его самого в комнате не было. По звукам голосов и позвякиванию посуды, доносившимся с террасы, он понял, что все давно поднялись. Выглянув в окно, Кирилла на террасе он не увидел, правда, из окна он мог разглядеть лишь левую сторону: Александра Владимировна в кресле да Милочка с чашками в светлом платье в цветочек.