Большая рыба вынырнула из воды и, описав дугу, с плеском ушла обратно. У ног Кирилла на прозрачном мелководье мелькали стайки мальков. Лупоглазая лягушка сиганула с берега и плюхнулась в воду. Кирилл тихонько шлепнул ступней по воде: мгновенно все скрылись: и рыбки, и лягушки – пустая мутная вода.

– Как мало надо, чтобы всё пропало… Ты ползешь, карабкаешься, до света рукой подать, а вдруг – раз… И ты в гордыне своей у разбитого корыта! Вчера я греб против волн из последних сил, а в сердце – восторг, потому что я в одно мгновение почувствовал, что это не я эту лодку веду, а Господь нас хранит. Я благодать почувствовал. А потом – всё: одежда мокрая, Милочка дрожащая, дорожка скользкая…

Кирилл долго молчал, глядя, как по течению плывет ветка, а за ней оторвавшийся гладкий круглый лист. Мысль вернулась к разговору с приятелем.

– Вот зачем он опять в электричке ворошил эту старую историю с Саней Любецким? «Ты бы подписал и смог бы продолжать учиться, а его как сына невозвращенца все равно выгнали бы. С твоей подписью или без». Логично и просто. Только подло. Ну как же мне не реагировать?

Кирилл в который раз возвращался к поступку, который уже изменил его жизнь, а на самом деле грозил изменить радикально.

Он стал разглядывать берег, с которого они прибыли. Темными пятнами уже проступал сосновый бор сквозь клочья расходившегося тумана. Понтонный мост и ведущая к нему дорога пока лишь отзывались звуками редких проезжающих машин. Река не казалась больше широкой, укрытая светлой редеющей пеленой.

– Я столько раз пытался объяснить ему, что мне казалось (а теперь я все больше убеждаюсь в этом), что мне, как здесь в тумане, с трудом, но всё же видится иной путь и что тот случай я просто воспринял как повод, чтобы уйти, уйти навсегда. Билет, который только жег мне руки, я хотел бросить в морду кому-нибудь из их комсомола, но я молча положил его на стол. А университета действительно жаль… Мог бы и кончить…Один год! С другой стороны, ну узнал бы я на пятом курсе, что аорист эмолон от глагола блоско. Это и так все классики, как миф, передают из уст в уста. Диплом бы защитил… А дальше что? Нет, Саня мне был послан как знак, как побужденье.

Вдруг совсем близко за кустом ивняка раздался испуганный детский голос:

– Вань, гляди! Там дядька какой-то на нашем камне сидит. Бормочет что-то и камни складывает… Вань, да у него и удочки-то нет. Чего он сидит? Бежим отсюда, а Вань?

– Погоди, ну ты чего испугался-то? Сидит человек, никого не трогает. А что сидит, кто ж его знает… И камни…

Кусты зашевелились, и показались два мальчугана: один повыше и постарше, лет одиннадцати, а второй и вовсе маленький, лет семи. Они напряженно глядели на неизвестного и молча посапывали, не зная, как начать разговор. Кирилл обернулся и с улыбкой поднялся с камня:

– Доброе утро! Я, наверное, занял ваше излюбленное место? – он кивком указал на их удочки из палок с привязанной леской. – Меня Кирилл зовут, а вас?

– Вань, Вань, так это тот, кто к Березиным приехал! Помнишь, Нинка говорила вчера.

Иван сделал шаг вперед, словно ограждая младшего от опасности:

– Я – Ваня, а это – Вася. Мы тети Нюрины племянники.

– А Нина, это кто? – полюбопытствовал Кирилл.

– Нинка-то? Так сестра наша старшая. Она большая уже.

Кирилл пропустил ребят к камню, пожелал им удачной ловли и двинулся было к дорожке, как его окликнули:

– Дядь, а ты не знаешь случайно, Сонька не вернулась? – спросил Ваня.

– А камушки эти зачем? – одновременно спросил Вася.

Кирилл остановился:

– Я домик строил, каменный, да он рассыпался. А Соня – это кто?