Фильм с Ритой Хейуорт начинался в семь вечера, публика уже толпилась у буфета, заполняла фойе, читала афишу о скором приезде московских артистов, смотреть еще раз «Кровь и песок» Калугин не хотел. И вдруг из разговора двух краснофлотцев узнал, что совсем рядом, на Каботажной пристани – эсминец, на котором служит Коля Иваньев.

Стремительно одевшись, он выбежал на хрустящий снег Полярного, и голова его закружилась от сочного запаха чего-то ленинградского, принесенного ветром. Он спешил. Нельзя было терять ни минуты, эсминец Коли базировался в Ваенге, на той стороне Кольского залива, в Полярном бывал редко, очень редко, как и все миноносцы, штаб флота отгонял от себя крупные корабли, не мог забыть, как на глазах всего Полярного взлетел на воздух «Стремительный»…


Ответ. Кто разрешил?.. Покинуть плавбазу? Разрешения на Полярный мне никто не давал, но я предупредил оперативного дежурного штаба бригады о том, где буду находиться и до какого времени…

Вопрос. С какой целью пришли вы на борт эскадренного миноносца в/ч 26297, какие пораженческие разговоры вели и с кем?


Обнялись, рассмеялись, быстренько пересказали новости, каких набежало не так уж много, поскольку виделись месяц назад, Иваньев навещал своих раненых в госпитале, заодно заскочил и к однокласснику. Дед и бабка здоровы, сообщил, оглядывая каюту, Калугин (родители его умерли давным-давно), трудятся в колхозе, все для фронта, все для победы, и так далее. Иваньев же осуждающе округлил тонкие брови, отвечая на вопрос о матери и отце в Ленинграде. «Манкируют родительскими обязанностями!» – легкомысленно отозвался о них Коля, еще и пожав плечами, как бы добавив: ну что с них взять, писал же им – эвакуируйтесь, так нет, остались, а почта ни к черту не годится, последнее письмо, сам знаешь, в августе пришло, отправлено же зимой… Железный шкафчик в каюте содержал не только папки со схемами, нашлась и фляжка со спиртом, немножко выпили и помолчали, зная, о чем молчат, а затем Иваньев вновь бодренько затараторил, пустился в безбожный треп, никак не желая вырываться из правил дурацкой курсантской игры, ими обоими затеянной на первом курсе, когда Толя Калугин, парень из передового колхоза, то ли сам по наивности, то ли решением комсомольского бюро взял шефство над егозливым ленинградским юнцом Колей Иваньевым – на потеху всему классу, который, впрочем, сам был повинен в точно таких же играх с начальством, прикидываясь то чрезмерно послушным, то склонным к самовольству. Четыре года Калугин изображал из себя дядьку-воспитателя, а Иваньев – непослушное чадо с дурным влиянием семьи: мать преподавала в Институте театра и кино, а отец надрывал билеты у входа в кинотеатр. Так четыре года и прошутействовали, и лишь однажды – там, в госпитале, месяц назад, – Иваньева вдруг прорвало, заговорил он пугающе серьезно, сказал, что, знать, и впрямь он маменькин сыночек, ему так недостает матери, а писем нет и нет, блокада, что поделаешь! В каюте же заливался соловьем, будто давал Калугину отчет о проделанной работе по заданию бюро ВЛКСМ. Он и на отличном счету у руководства, он и к ордену, говорят, представлен, это именно его – такой слух идет – переводят помощником командира на лидер «Баку»…

– Я еще буду командиром эсминца! – совсем уж расхвастался он, картинно эдак взмахнув рукой, и потом дошел в похвальбе до того, что лично, сам, собственными силами вознамерился решить судьбу Калугина – минуя бригаду ОВРа и штаб Северного флота. Хватит, сурово предупредил он, болтаться без дела, без катера, без должности, ибо им, Калугиным, выбран неверный путь. Никто его командиром МО не назначит, потому что бригада – нищая, половина охотников небоеспособна, ходят катера на двух винтах, а то и на одном, а единственный в Мурманске портальный кран не поднимет катера на ремонт, потому что не на что ставить их, все причалы забиты грузами союзников. И винтов на замену нет! Калугину надо набраться смелости, плюнуть на бригаду и ровным строевым шагом двинуться в штаб дивизиона эсминцев, а еще лучше – вместе с ним, Иваньевым, идти к командиру корабля, немигающе уставиться на него выпуклым морским глазом и потребовать должности здесь, на этом эсминце, потому что штурман – размазня и неумеха, вот-вот будет отстранен от командования боевой частью, не лучше его и командир БЧ-2 Мишка Додонов, да, да, старшим артиллеристом здесь тот самый бывший старшина роты, зануда страшная, жить с ним в одной каюте скучно и опасно… (Додонов, будто услышал о себе, вошел в каюту, почему-то обрадовался Калугину, едва не прослезился, обнял, схватил какую-то бумажку и умчался.) Командир, продолжал Иваньев, не может не знать, что Калугин превосходно разбирается в навигационных особенностях Кольского залива и Печорской губы, с завязанными глазами проведет любой корабль, капитаны американских и английских судов больше доверяют командирам морских охотников, чем лоцманам, один этот факт сломит упорство замполита, от которого многое зависит. Здесь, конечно, есть сложности, соглашался Иваньев с Калугиным, однако – упорствовал он – они преодолимы, командир и замполит свяжутся сейчас с командующим, благо, штаб рядом, и все будет, как говорят американцы, о’кей…