Неделю назад Калугин вернулся из госпиталя, полуторамесячное лежание в палате дорого обошлось ему. Он лишился должности, его морским охотником командовал незнакомый старший лейтенант, который при встречах с ним изображал смирение перед слепою военно-морской судьбиною, а бывший помощник, так командиром и не ставший, во всех бедах своих винил Калугина, что того еще больше озлобляло. С самого детства любил он что-то иметь в заведовании, брать без спросу положенные ему вещи и распоряжаться только ему порученными делами. Дома в деревне присматривал за козой, в школе за партой, в училище холил койку, тумбочку и винтовку, после выпуска хозяйничал на морском охотнике, утрату которого переживал так же, наверное, как и дед его, однажды хитростью цыган лишенный лошади. С командиром дивизиона разругался вдрызг, начальника штаба бригады сверлил синими дерзкими глазами, а тот сокрушенно разводил руками, на словах обещая, однако, что-нибудь придумать и дать старшему лейтенанту Анатолию Калугину заведование, какой-нибудь катер. Требовать большего Калугин опасался, чувствуя за собой вину, потому что в госпиталь попал по глупости. Охотник его лежал в дрейфе, прослушивая фарватер, и надо было, конечно, врубить моторы и полным ходом отворачивать, когда из-под солнца вынырнул немецкий самолет. Но Калугин промедлил, загляделся на немца, впервые увидел «Хейнкель-115» с поплавками вместо колес. Бомба плюхнулась в двадцати метрах от борта, взрывная волна припечатала командира МО к переборке, сломала ребра, а потом что-то закровоточило внутри.

Тоскливо и нежно вспоминая девушку (а с нею и Колю Иваньева), Калугин не забывал о главном, о том, что ему надо воевать с немцами и, пожалуй, новое назначение поможет ему устроить сосед по госпитальной палате, капитан III ранга из штаба флота, сам предложивший содействие, как только выздоровеет. Этот влиятельный в штабе капитан III ранга уже, наверное, служит, рана у него пустяковая. До Полярного же – полчаса на мотоботе, можно под каким-либо предлогом отпроситься.

Вопрос. Кто дал вам разрешение покинуть плавбазу и отправиться в Полярный?.. Напоминаю, что вы предупреждены уже об ответственности за дачу ложных показаний – как свидетель по уголовному делу…

Рита Хейуорт – так звали американскую кинозвезду, и под ее прическу завивали, закручивали и расчесывали волосы женщины Мурманска и Полярного. Союзники щедро делились едой и одеждой, не жалели и кинокартин, с разрешения политотдела фильм, где «мисс Америка-1941» играла главную роль, беспрестанно показывали, крутили его и в госпитале, Калугину он осточертел, тем большую неприязнь испытывал он к буфетчице, издали напоминавшей американскую Риту, а вблизи – очень похожей на портовую шлюху. Бутерброд с сыром она Калугину не продала, потому что тот не обзавелся талонами на них, сорок рублей взяла за кисель с ломтиком хлеба.

Он не попал в штаб флота, не пошел туда, придя на мотоботе в Полярный. Стало стыдно – потому и свернул в Дом флота, постоял в фойе у стенда с героями-североморцами, не найдя среди них ни одного одноклассника. Их восемь прибыло служить сюда полтора года назад, в живых ныне только двое – он и Коля Иваньев, и кто правил очередностью в смертном списке – неизвестно, как и то, почему так глупо и безграмотно подставил себя торпеде Афанасий Мазилов, все четыре училищных года поражавший класс и ротное начальство продуманностью каждого шага, точностью быстрых ответов на каверзные вопросы преподавателей. Никогда не терялся Афанасий, предугадывал все капризы Додонова, старшины роты, подправлял свою койку за минуту до того, как старшину обуревала блажь ко всему придираться, – а три месяца назад не смог выполнить простейший маневр, отвернул от пузырящегося следа торпеды не вправо, а влево, на свою погибель. Юра Лебедев нарвался на пулю снайпера – но, пожалуй, сам кругом виноват, если припомнить его курсантскую суматошность и непоседливость: одна тумбочка на двоих в кубрике, и Юра свой зубной порошок всегда швырял на полочку Калугина. Никак не связано сопение Бори Юганова с рогульками немецкой мины, однако ж Боре никогда ни в чем не везло: Додонов, распаляясь в гневе, выдергивал Борю из строя и наказывал его, некурящего, за тлеющий окурок в гальюне. Если уж кому везло, так – Иваньеву, Коля умел врать ловко, честно и преданно лупил глаза, среди недели выпрашивая увольнение, тетка, мол, скончалась, дядю хоронить некому, – и бежал к очередной девке.