– Закончилась Противочёртова Операция нашей славной победой! Слава богу, все враги-супостаты разбиты наголову и позорно бежали в близлежащее зарубежье зализывать свои страшные рваные раны. И огромный вклад в эту великую победу внёс вот этот обычный паренёк из глухой заполярной дыры, который не пощадил своих слабых сил и чахлого здоровья на благо родной страны. Под моим личным командованием он утёр нос всем знаменитым альпинистам, в кратчайшие сроки покорив знаменитую Джомолунгму, и оттуда весьма недвусмысленно показал миру чего на самом деле стоит наша горячо любимая Отчизна!

Тут генерал попытался наклониться ко мне и обязательно упал бы на мою исхудалую грудь, но журналисты его подхватили и снова поставили вертикально. Тогда он сорвал со своего мундира какой-то орден и прицепил его прямо на одеяло, которым я был тщательно обёрнут. После того выпрямился старик и отдал честь мне.

– Теперь твой он, сынок! Носи, Панкратушка! – крикнул, в пьяном умилении слезами заливаясь и по лицу их папахой размазывая. – Заслужил ты этот орден, геройская твоя харя! Раньше и я таким же ловким и отчаянным был, да вот доконали меня черти окончательно, и ныне я с восторгом отдаю эстафету и многолетний опыт молодёжи. Ещё чуть-чуть и начнёшь ты вместо меня чертей гонять по всем правилам военного искусства.

А вокруг фотовспышки щёлкают, видеокамеры моргают, журналисты шушукаются. Осознаю я, что в данной ситуации и мне следует ответное слово сказать пьяненькому генералу ради средств массовой информации, и пытаюсь приподняться на кровати, но присутствующие меня силой удерживают.

– Лежите, лежите, товарищ геройский воин, – шепчут. – Вы изранены вдрызг, вам вставать нельзя!

Я на орден глаз скосил, а на нём «За взятие Бастилии» выгравировано.

Почётно. Эксклюзивно. Значимо. Экскурс в мировую историю к тому же. В общем, вполне приятный орден попался, грех жаловаться.

– Что вы испытывали, выполняя такую важную задачу? – интересуются журналисты. – Не боялись ли?

– Испытывал я тогда огромную ответственность, – отвечаю осторожно. – А бояться мне было некогда, на меня там дел по самое горло навалилось. Одна боязнь у меня была – поручение не выполнить, тогда мне точно кранты были бы.

Тут одна маленькая шустренькая журналисточка вперёд всех просочилась, микрофон мне прямо в грызло суёт и губами надутыми шепелявит:

– Что вы скажете нашему государю при встрече, когда он вам звание Героя будет присваивать?

Тут у меня от удивления рот раскрылся, и медсестра, не желая упускать такого замечательного случая, игриво хихикнула и термометр мне туда сунула. Я для разъяснения ситуации генерала глазами поискал, но того уже из палаты вперёд ногами выносили – перебрал старичок на радостях. Выносят его санитары, а он весь беспомощный такой, обессиленный и вялый волочится по полу, и только губами песню строевую поёт. Вижу, что никто мне сюрприз не растолкует. Тогда притворился я вконец измождённым боевыми ранами, руки к обмороженному паху прижал, термометр из рота выплюнул и говорю многочисленной публике:

– Ах, оставьте меня, дорогие работники масс-медиа. Слаб я ввиду моего специфического ранения, и потому очистите помещение до лучших времён. Медсестра неудержимо желает со мной интимные процедуры вытворять.

Недовольные они такие стали, рожи скривили, будто каждый по ложке дерьма выкушал, но деваться некуда – вышли. А я медсестричку деликатно вопрошаю:

– Что это они про встречу с царём говорили? Или это померещилось мне по слабости моего истерзанного восприятия?

– Да нет, – отвечает она с милой ухмылкой. – Звание Героя царь лично присваивает, а значит и вам, голубчик, суждено по царскому дворцу пошляться за ради такого события. Вот немного оклемаетесь от своих нечеловеческих подвигов, прокапаетесь от последствий спиртового согревания, и вас туда моментально отволокут.