– А давай я с вами пройдусь до того поля. Там вроде подсолнухи созрели.

– Пойдем. Но им еще рано. Хотя может и найдешь что.

До желтеющего поля было метров пятьсот, и все время, пока мы шли, старший сержант – то ли соскучившийся за три дня по новым слушателям, то ли чисто на инстинктах решив рисануться перед моей женой, симпатичной, стройной, молодой женщиной в коротких, обтягивающих шортах – развлекал нас своими разговорами. Оказалось, что он и двое его сослуживцев на этом посту – музыканты-контрактники из полка ВДВ, что им было в лом сюда ехать, «комаров кормить», как он выразился, что дирижер им строго-настрого запретил ходить с поста на хутор, даже в магазин, что проверяли их несколько раз за ночь, «похоже особисты». На этом месте сержант похоже решил, что ляпнул лишнее и прервал свой словесный поток. Тут мы как раз подошли к полю с подсолнухами, он попрощался и принялся выискивать шляпки поспелее. Мы же пошли по пыльной грунтовке дальше.

Коля подобрал палку, убежал чуть вперед и стал сбивать сиреневые головки здоровенных чертополохов. Младший, пятилетний Жорик, поспешил за ним.

– Лиза, ты пользуешься успехом у местного командования, – сострил я.

– Я уж испугалась, что он напросится с нами купаться, – поддержала шутку жена. – Но ему наверно привиделся строгий дирижер.

Мы засмеялись, и я сделал движение, желая обнять жену. В этот момент у меня помутнело в глазах, все тело обожгло невыносимым жаром, и, кажется, я на миг потерял сознание от болевого шока. Детский крик вернул меня к реальности. Я проморгался, увидел впереди и вокруг высокую, пожелтевшую траву и ломанулся сквозь нее, расчищая себе путь руками. Шаг, другой, третий. Метрах в пяти шевельнулась трава. Быстро туда. К траве прижался Коля, лицом вниз, поджав под себя колени, полностью голый. Он уже не кричал, а скулил, дрожа всем телом.

– Коля, Коля, я здесь. Где болит?

Он схватился за меня:

– Папа, папа!

Сын только всхлипывал, крепко держась за мое туловище. Я гладил его по голове и осматривал.

– Где болит?

Он продолжает повторять:

– Папа, папа.

Никаких видимых повреждений заметно не было, только в некоторых местах покрасневшая как от ожога кожа. Я аккуратно отстранил его от себя, взял за руку, огляделся по сторонам. Вокруг трава. Дорога куда-то пропала. Бред какой-то. Кричу:

– Жорик! Жорик!

Справа, за стеной все той же травы тихий плач. Бросаюсь туда. Коля висит на правой руке как привязанный. Жорик сидел на коленках и тихо плакал. Тоже голый. Что за дьявольщина?! И тут я заметил, что на и мне нет одежды.

Присел и обнял его:

– Все хорошо, все хорошо.

Оба ребенка уцепились за меня, дрожали и всхлипывали.

– Пойдемте поищем маму.

Волшебное слово «мама» немного привело их в чувство. Держась за руки, мы медленно пошли туда, откуда минуту назад примчался я.

Лиза лежала прямо у нас на пути. Одежды нет. Никакой. Дотронулся до нее. Тело горячее. Пульс? Есть. Слава Богу! Бедра обожжены. Сильный ожег чуть ниже пупка. Вид лежащей без сознания матери ошеломил детей. Я сел на землю и положил ее голову к себе на колени. Дети прижались ко мне, и я начал им что-то спокойным тоном рассказывать: про тепловой удар, про потерю сознания, про болевой шок, про то, что это быстро проходит. Через пару минут моего успокаивающего монолога, звука насекомых и чириканья степных пичуг дети почти успокоились, а Лиза пришла в себя.

– Что это было?

– Не знаю. Похоже на тепловой удар.

– Что с детьми?

– Все хорошо. Немножко испугались. Уже почти пришли в себя. Как ты себя чувствуешь?

– Как кипятком ошпарили. У меня все жжет.

– Полежи немного и потихоньку пойдем домой.