Когда мы вернулись к сержанту, он был мертв. Я оттащил тело поближе к песчаному берегу, вырыл палкой и руками неглубокую могилу, которую мы забросали глиной, песком и дерном. Место отметили пирамидой из трех палок метра по полтора, связанных сверху полосками коры. Я попросил жену прочитать молитву, потому что сам не знал ни одной, но она находилась в ступоре и не могла ничего произнести. Поэтому я прижал их к себе, и мы недолго молча постояли рядом со свежей могилой.

Обряд погребения совершается в какой-то степени на автоматизме. Он полезен для исполняющих его людей – как психологически, так и духовно. На какое-то время наш мозг занимает себя сравнительно простыми «техническими» мыслями вместо того, чтобы тяжко горевать или изводить хозяина невеселыми думами о бренности бытия. Но после совершения обряда неизбежно приходит черед задуматься о будущем, в моем случае, прежде всего, о будущем моей семьи.

Размышляя о последних словах старшего сержанта и вообще о всем, что он рассказал, я составил у себя в голове такое представление о случившемся. Это не были какие-то там антималярийные мероприятия, их не должны проводить с привлечением такого числа военных, и тем более с активным участием особистов. Это, скорее всего был некий секретный эксперимент, в результате которого участников могло забросить в иную, скажем так, реальность. Забросить только тела, без одежды и предметов из нашего мира. И вернуться назад участники эксперимента смогут каким-то образом через три года, в лучшем случае. Примерно так я и описал свое понимание ситуации жене, упустив фразу «в лучшем случае».

– Так может быть кто-то еще оказался здесь? – задала резонный вопрос Лиза.

– Может быть. Будем следить за окрестностями. Дым костра – самый очевидный знак присутствия других людей. Но давай особо на это не надеяться. Я понимаю ситуацию так: нам нужно выжить здесь в течение трех лет.

– Три года?! Кошмар!

– Кошмар, но реально.

– Может быть они увидят, что люди пропали – мы, этот солдат – как-то свяжутся с нами?

– Честно говоря, я бы не стал на это надеяться. Не зря же он сказал «три года». Ну и кроме того у меня впечатление, что они толком сами не понимают, что и как у них работает. Иначе не случилось бы такое – ни с нами, ни с сержантом. Скорее они действуют наугад, ставят эксперименты, точно не зная, что из этого получится.

– А может это прошлое, кайнозой какой-нибудь?

– Если и прошлое, то не очень далекое. Климат, вроде, не особо отличается. Реки на том же месте… Слушай! Если здесь нет технической цивилизации, Дон не перекрыт плотинами, то весной вот это все уходит под воду. Раньше тут были очень сильные паводки. Три года мы вот именно на этом месте не продержимся. Надо искать какую-то возвышенность.

– Нам нужна чистая, питьевая вода, родник или колодец.

– Еще нужен лес – для строительства и дров. И охоты, если получится.

– Здесь бывают грибы?

– Бывают, но редко и часто ядовитые. Здесь должно быть много рыбы и дичи.

– И соль нужна.

– Папа, ты говоришь «три года», но мне же в сентябре в школу идти, – удивленно посмотрел на меня Коля.

– Мы с мамой самые лучшие учителя. Три года будешь на домашнем обучении, – улыбнулся я.

– А где наш дом? – спросил Жорик.

– Построим сами.

– Как поросята? Каменный или деревянный?

– Как получится.

– Нужно каменный, чтобы волк не сдул.

– Если вы с Колей будете помогать, то сможем построить и каменный.

– Будем, будем. Правда, Коля?

Мы много еще о чем рассуждали, расположившись на траве в тени небольшой прибрежной группы деревьев, и в итоге решили перебираться в более подходящее место, но где-то с неделю ждать, оставаясь именно здесь. Нужно было прийти в себя, осмотреться, немного изучить окружающую нас действительность. Ну и была какая-то надежда, что за это время нас может быть как-то отсюда вытащат, или же мы обнаружим поблизости еще кого-нибудь.