«Мистер Н., просыпайтесь, сэр! Пора ехать!» – мягко, но настойчиво тормошил меня агент Сандовал. Шёл конец ноября, и в распределительной камере в Сан-Франциско, где я ждал второй попытки отправки в Казахстан, было холодно. Весь день я провёл среди латиноамериканцев, которые не говорили ни слова по-английски. Их бесконечные, однообразные разговоры действовали на меня усыпляюще, и я благополучно проспал до самого вечера.

Проснувшись поздним вечером от холода, я с удивлением заметил, что камера опустела. Пытаясь согреться, я испробовал всё, что было в моём распоряжении: изучил каждую царапину и рисунок на металлических стенах – они напоминали древние петроглифы, – отжимался, ходил кругами по камере, стараясь определить этаж, на котором находился. Я вглядывался в силуэты небоскрёбов за окном, но мешала металлическая решётка, не давая мне дотянуться и закрыть окно. С наступлением ночи холод становился невыносимым. В конце концов, обмотавшись туалетной бумагой, я лёг на холодную металлическую скамью и снова уснул. Мне удалось проспать пять или шесть часов до того момента, когда появился Сандовал.

После возвращения в окружную тюрьму две недели пролетели незаметно. Не скрою, было приятно снова очутиться в блоке «С», погрузиться в рутину и хотя бы ненадолго отсрочить момент вылета. Но я прекрасно осознавал, что испытания неизбежны, как бы я их ни откладывал. Особенно рад моему возвращению был Антон – он тоже ждал депортации в Россию, отказавшись от попыток обжаловать своё дело в Верховном суде.

Вечера проходили в долгих партиях шахмат и разговорах. Мы с Антоном обсуждали тюрьмы в США и на постсоветском пространстве, делились своими представлениями о том, что нас ждёт на родине. Супруга Антона заботливо распечатала для нас статьи из интернета о тюрьмах в странах бывшего СССР. Изучив их, мы пришли к единодушному выводу: окружная тюрьма в городке Юба казалась настоящей пятизвёздочной гостиницей по сравнению с тем, что ожидало нас на родине.

Вторая попытка отправиться на родину прошла без сучка и без задоринки. До посадки оставалось полтора часа. Агент-весельчак Санчез, как и обещал, предложил перекусить, назвав гамбургеры и картошку фри "нормальной американской едой". Однако все закусочные оказались закрыты после полуночи, и, за неимением других вариантов, мы остановились на помпезном итальянском ресторане в транзитной зоне. Это меня только порадовало – я давно не ел что-то столь изысканное.

Смакуя каждый кусочек пасты и салата, я пытался завязать разговор с агентами, но беседа не клеилась. Санчез, всегда готовый поддержать шутку, старался что-то рассказать, однако его напарник, молчаливый и серьёзный Сандовал, бросал на него укоризненные взгляды и всё время смотрел на часы, явно торопясь. Когда я закончил свой поздний ужин, мы встали и направились к нашему шлюзу.

Агенты выбрали самое отдалённое место в зале ожидания, откуда удобно было наблюдать за бесконечным потоком людей. Мне запрещалось отходить более чем на пару метров и даже отлучаться в уборную без разрешения. Чтобы как-то скоротать время, я достал книгу, но слова не задерживались в голове. Моё внимание снова и снова возвращалось к фотографиям детей, которые я использовал как закладки.

На одном снимке мои сын и дочь, измазавшись, едят шоколадное мороженое руками. На другом – моя маленькая дочка позирует, смешно изогнувшись, держа одной рукой коляску, а другой упираясь в бок, с непокорным выражением на лице. Третья фотография – она стоит в коричневом платье, слегка смущённая, отведя взгляд в сторону и прикусив губу. Как же мне хотелось сейчас быть с ними, обнять, прижать к себе, почувствовать их тепло! Комок подступил к горлу, и я с трудом сдержал слёзы.