Спустя несколько дней после его отправки, я тоже получил письменное уведомление. Вместе с этим возникло множество вопросов. Судебный документ был крайне скуден на информацию. Я не знал, как именно будет происходить мой возврат: полечу ли я один или под надзором агентов? Суждено ли мне вернуться на родину в кандалах или как свободному человеку? Ведь, по сути, я не был признан преступником – моя вина так и не была доказана в суде.

Я несколько раз пытался выяснить детали, но мои запросы оставались без ответа. Полная неизвестность была частью процесса – скорее всего, чтобы не допустить возможного побега.

Улететь на родину с первой попытки у меня не получилось. В ночь перед отправлением вместо Сакраменто меня увезли в Сан-Франциско, где я провёл целые сутки в ожидании рейса из международного аэропорта. Никаких инструкций относительно перелёта не было, и, глядя на мексиканских иммигрантов, я по наивности предполагал, что меня сопроводят до самого самолёта. Далее я должен был сам, с пересадкой, долететь до Казахстана, где намеревался добровольно сдаться местным властям.

Поздно ночью в камеру вошёл двухметровый верзила с белоснежной улыбкой и необычной внешностью – то ли индус, то ли египтянин, то ли латиноамериканец. "Офицер Сандовал," – представился он, протянув мне руку, внушительную, как лопата, в которую могли бы уместиться три моих. Нацепив на меня наручники, он повёл вниз на парковку и, указывая на уже знакомый чёрный фургон с тонированными стёклами, велел садиться.

По дороге мы остановились у какого-то здания, где к нам присоединился ещё один агент. Разглядеть его я толком не смог – в машине было слишком темно, да и сосредоточиться на чужих лицах не было сил.

Наконец, мы прибыли к аэропорту. Машина остановилась у главного входа, и Сандовал, сидевший на переднем сиденье, обернулся ко мне. Его голос был необыкновенно спокоен, вежлив, словно он говорил не с разыскиваемым преступником, а учил сына житейским премудростям. "Слушай, ты кажешься нормальным парнем," – сказал он с характерной для американцев непринуждённостью. – "Сейчас я сниму с тебя наручники, но, если вдруг вздумаешь шутки шутить, не сомневайся: мы быстро примем меры. Наденем наручники снова, на руки и на ноги, как в окружной тюрьме. И нам будет всё равно, что вокруг люди."

Я, конечно, и не думал о побеге. С идиотской улыбкой на лице пробормотал, что буду только рад хоть ненадолго избавиться от этих железок.

Внутри огромного аэропорта у меня наконец появилась возможность рассмотреть второго агента. Он был ниже ростом, но значительно массивнее своего напарника. Оба они были выбриты наголо, однако второй агент, несмотря на свою внушительную комплекцию, больше напоминал мне звезду рэпа, нежели спецагента. «Офицер Санчес! Рад знакомству, чувак!» – бодро произнёс он, протягивая мне свою большую, волосатую руку. Его манера разговора и фамилия сразу дали понять, что он американец мексиканского происхождения, хотя в речи не было и следа акцента.

Агенты несли с собой дорожные рюкзаки, и с каждым шагом моя едва тлеющая надежда на самостоятельное путешествие медленно угасала. Казалось, не мне решать, как и куда я полечу. Но, несмотря на лёгкое разочарование, я ощутил неожиданную радость. Среди толпы пассажиров я, пусть и под присмотром агентов, впервые за долгое время почувствовал свободу. Я попытался насладиться моментом, оглядываясь на праздничную суету аэропорта. Он казался мне сказочным, почти нереальным: гирлянды, праздничные украшения, рождественские ёлки на каждом шагу. Даже реклама на огромных экранах напоминала о приближающемся празднике. Всё это создавало иллюзию благополучия и тепла.