Комендант досматривал нас около часа. Я заявил, что хочу видеть британского консула, и мне было сказано, что ближайший британский консул находится в Данциге. Нам сказали, что нас будут допрашивать через час, а пока если мы хотим, то можем перекусить за свой счет.

На минутку меня и моего попутчика оставили одних, и он на русском языке поблагодарил меня за то, что я ничего не сказал коменданту о нем, и добавил с огоньком в глазах: «Я рад, что уничтожил эти бумаги».

Позже нас повели на дальнейший допрос. Вперед вышел детектив и тщательно обыскал мой саквояж. Его содержимое было уже расстелено на полу, но теперь он прощупывал руками швы саквояжа и простукивал его дно, а также ощупывал подкладку. Затем он сделал небольшой надрез и запустил в него длинный стальной штырь для досмотра его кожаных боковин. Он делал это очень умело и практически не причинил никакого вреда саквояжу.

Увы, по лицу своего попутчика я понял, что с ним все было кончено. Как только детектив начал шуровать в его сумке, он нащупал бумаги. Сумка была распорота буквально на части, и были найдены документы. Тогда мой попутчик был официально арестован по обвинению в шпионаже и отправлен в крепость Торунь для суда.

К этому моменту комендант, очевидно, уже убедился в моей невиновности и через час получил телеграммы и из Берлина, и из Санкт-Петербурга с подтверждением моей хорошей репутации.

С многочисленными извинениями меня заселили как гостя правительства Германии в местный отель.

На следующий день я сел в Северный экспресс. Перед отъездом я купил экземпляр кёнигсбергской газеты и нашел в ней короткую заметку о том, что накануне с Северного экспресса были сняты и арестованы два подозреваемых шпиона.

Но в газете была ошибка.

Был арестован только один шпион.

Когда началась война, я находился на севере Британской Колумбии (провинция Канады. – Пер.), где рыбачил на реке Скина, что находится на расстоянии около двадцати миль от портового города Принс-Руперта, и, как и большинство мужчин, поспешил вступить в армию. Через неделю я уже проходил подготовку в Уиллоуз-Кэмпе, город Виктория. В этом лагере подобрались замечательные люди, которые менее чем через год прославили такие подразделения, как 16-й канадский шотландский и 30-й канадский батальоны на британском фронте.

Мы были экипированы в Эскимальте, но по-прежнему была огромная нехватка униформы. Я человек невысокого роста и очень широк в плечах, а интендант дал мне форму, предназначенную для мужчины около шести футов ростом; и в этой неподходящей экипировке, к своему стыду, мне пришлось отправиться назад в Уиллоуз-Кэмп. Как только закончился смотр, я со всех ног побежал к местному портному, чтобы он перешил ее на меня. Фактически большинство из нас сами обеспечили себя униформой – что было, безусловно, против правил – и тратили свои деньги на всевозможную бесполезную экипировку. Тут я познакомился с первым шпионом военного времени.

Один коммивояжер открыл новую военную лавку. Он часто приезжал в лагерь и уезжал из него, поэтому попал под подозрение. В конце концов это дошло до ушей лагерного начальника военной полиции, и он установил за коммивояжером слежку. Конечно же, выяснилось, что он был американцем немецкого происхождения, работавшим на германскую разведывательную организацию в Сиэтле. Благодаря счастливой случайности меня выбрали для проведения набора в Канадский полк легкой пехоты принцессы Патрисии, и я уже был на пути во Францию, прежде чем судьба американского коммивояжера была решена.

Благодаря знанию языков я стал полноценным переводчиком, как только мы прибыли во Францию. Оформлять ордеры на постой, иметь дело с разгневанными сельскими жителями, покупать продовольствие у скупых лавочников не доставляло мне большого удовольствия. Но мне было чрезвычайно интересно допрашивать пленных и изучать их документы, записывать сказанное ими и по маленьким кусочкам информации складывать целую картину, как мозаичную головоломку.