– Вот так. – Оценивающе воскликнул Максвелл.

– Спасибо. – Только и смогла выдавить в ответ, виновато поглядывая в сторону окровавленного платочка, от бывалой белоснежности которого теперь могут только ходить легенды.

– Да ничего. Не парься.

– Я постираю. – Пробубнила я скорее себе, чем Максвеллу.

– Ну, тогда будет повод встретиться еще раз. Заодно расскажешь, откуда у тебя такая рана. Пока!

…Я заметила, что он перестал обращаться ко мне на "вы", когда говорил последние фразы. Покосилась на платок снова, поняв, что мне впечаталось в голову то, что он сказал, прежде чем попрощаться.

В абсолютном шоке с произошедшего я вернулась за стойку и, словно в трансе, отработала свою смену. Лица людей снова стали замыленными, расплывчатыми, непонятными, и только одни черты мелькали перед глазами, все никак не желая уходить.

Я посмотрела на время и чуть не вскрикнула от восторга. Мало того, что я могу идти домой и закрывать «Мятник», так завтра еще и суббота. А это значит, что вместо пяти часов я могу поспать семь, а то и восемь! Я поспешила на остановку и села, как всегда, на последний в это позднее время и, к моему огромному счастью, пустой трамвай.

Утром я не заметила, но сейчас точно видела, что кто-то убрал мою кровь на лестнице. Скинув одежду и бросив на пол рюкзак, я грузно свалилась на свою кровать с чувством полного опустошения. Никакой домашки или других дел. Кроме урчавшего живота. Если бы мне не нужно было принимать таблетки, я бы без раздумий легла спать, однако, громко простонав какие-то ругательства, встала и пошла на кухню. Однако, проходя по коридору, я остановилась: мой взгляд скользнул по брошенной в неположенном месте куртке, из кармана которой торчал носик крышки перекиси. Я достала ее и повертела баночку в руках. Затем взяла моток пластыря и аккуратно поставила в аптечку в ванной. Мне вспомнился окровавленный платок, так что я тоже его достала и сразу постирала руками. Он все еще был с красными пятнами, так я что замочила его в холодной воде и оттирала порошком, предназначенным для стиральной машины: я так делаю всякий раз, когда надо оттереть кровь с какой-нибудь одежды. Я хлопнула себя по лбу: в корзине для белья лежит одежда, в которую кровь уже наверняка впиталась настолько, что стала принтом. Эту одежду я замочила и отстирала тоже настолько, насколько это вообще возможно.

Так и пролетели добрые полчаса. А мне нужно еще поесть, чтобы принять лекарства. Мой взгляд снова упал на платок. Голова отказывалась думать, но я все равно заставила себя выстроить цепочку мыслей: что, мать его, сегодня произошло?

В первый раз за двадцать два года ко мне кто-то так добр и снисходителен. Так доброжелателен и действительно заинтересован в том, чтобы помочь мне. Я плотно сжала губы и нахмурилась. Искренне не понимаю его намерений, но мне все равно следует быть настороже.

Обычно так и началась моя "дружба" со сверстниками в начальной и средней школах. Кто-то мне помогал по доброте душевной, я видела намек на интерес к моей персоне и отдавала человеку всю свою энергию и большую часть времени. А человек-то и не хотел особо дружить со мной, как выяснялось позже. Непозволительно позже. Я с грустью сжала платок тонкими бледными пальцами. И тут же удивилась: откуда во мне столько грусти? Казалось, что всю ее я выплакала еще там, в доме родителей. А вот о нем думать о нем вообще не хотелось: я поклялась себе после переезда сюда никогда больше не вспоминать подробности тех времен.

Я стала такой именно из-за них. Точнее, из-за того, что они делали со мной. А еще точнее, из-за того, что они сделали из меня. Наверное, если бы не они, я стала бы кем-то вроде Максвелла или Миланы: добродушной простушкой, для которой друзья, путешествия и тусовки – самое важное в жизни. Но увы, ничего из вышеперечисленного не волнует меня абсолютно. Единственное, что беспокоит меня – это как бы закрыть все счета и не умереть от голода и болезней. У меня проблемы с щитовидной железой, желудком и целый спектр заболеваний спины и ног. От щитовидки и живота приходится каждый день пить лекарства, а с остальным приходится смиряться.