К сожалению, случались бытовые драмы. Одна трагическая страница в жизни гарнизона произошла на майские праздники.

Работая ассистентом в аптеке, я еще подрабатывала в ночные часы лаборанткой. Как-то за мной прислали машину: требовались срочные анализы – привезли несколько человек с огнестрельными ранениями. Прибыв, увидела в приемной ворох окровавленной одежды и простыней. Затошнило, голова закружилась, сердце зачастило. Но не столько от вида крови – к этому за много лет уже привыкла, сколько от ощущения ужаса, когда узнала о случившейся трагедии. В лаборатории, наскоро набросив халат и надев перчатки, приготовила приборы – со штативом и стеклами покровными направилась к раненым.

Первого пациента увидела на каталке в предоперационной. Он лежал с закрытыми глазами под простыней, на уровне груди расплылось кровавое пятно. Лицо желтое с кругами под глазами и впавшими щеками – оно казалось неживым. Лишь пульсирующая жилка на шее говорила о том, что человек жив. Кровь стекала с края простыни на пол, уже образовалась лужица. Вокруг суетились сестры, готовя операционную, анестезиолог проверял аппарат. Все работали молча, слаженно, почти автоматически. Подойдя к раненому, я высвободила его руку, проверила пульс. Ресницы задрожали и раздался шепот:

– Пи-и-ить…

– Нельзя, миленький. Потерпи, скоро легче станет, – я старалась успокоить, но он вряд ли меня слышал.

Сердце разрывалось от жалости и досады, что сделать практически уже ничего нельзя, ведь он потерял очень много крови. Еле сдерживая слезы, взяла все необходимые анализы. После процедуры положила его руку ему на грудь и собиралась накрыть простыней. Но вдруг слабыми пальцами он сжал мою руку, открыл глаза и посмотрел с умоляющим выражением, будто веря, что, если я скажу «все будет хорошо», значит, так и будет.

– Все будет хорошо, миленький. Все будет хорошо, потерпи, – я говорила, как загипнотизированная, ничего другого в голову не приходило.

Поспешила в лабораторию и испытала ощущение, словно слышу, как за спиной капает на пол кровь, слышу голос смерти. Это был лейтенант, лор-хирург, отец двоих детей. Ранен он был выстрелом в упор – своим другом, с которым несколько лет служил в медсанбате.

Второй раненый, терапевт Григорьев, лежал в перевязочной – рана была в живот, его готовили к операции вторым. Предварительное обследование показало, что важные органы и аорта не задеты, что давало надежду на благоприятный исход. Он лежал под капельницей, ему вливали кровь, делали инъекции обезболивающих и сердечных средств.

Третий с огнестрелом – начфин из округа Пак, находился в коридоре на каталке, и ему, как поняла, помощь уже не требовалась.

Случившееся оказалось финалом истории, начавшейся год назад. Тогда в медсанбате появился новый хирург капитан Егоров: приехал из Германии, где прослужил пять лет в Группе советских войск. Сразу обаял весь женский персонал. Так как семья еще не приехала, он позволял вольности с женами сослуживцев, за что к нему неприязненно относились мужья-офицеры. Но он оказался классный хирург, в чем все убедились с первых операций, и уважение, как к специалисту, смягчало отношение коллег. Такая обстановка продолжалась бы, наверное, долго, если бы жена начальника медсанбата Петровского не влюбилась в Егорова без памяти. Первые их встречи на общих мероприятиях очень скоро переросли в близкую связь, которая в закрытом военном обществе быстро стала всем известна. Когда жена начальника медсанбата забеременела, то отношения любовников прекратились. Муж был счастлив. Однако сынишка подрос, и стало ясно, что он очень похож на Егорова. Петровский мужественно принял удар и менять ничего не захотел, жена стала вести себя тихо и заботливо. После приезда в гарнизон семьи Егорова ситуация потихоньку устаканилась.